На открытии II Бакинского международного фестиваля фортепиано, выступила канадская пианистка Элен Мерсье-Арно – она сыграла дуэтом с основателем фестиваля, джазменом Шаином Новрасли. «Баку» поговорил с ними о бакинском джазе, планах, мечтах и впечатлениях.

Азербайджан не удивить фестивалями. Многие из них давно стали местной традицией и известны далеко за пределами страны. Но, несмотря на существование мощной бакинской фортепианной школы, в городе не было фестиваля, посвященного фортепиано. Эту лакуну взялся заполнить Шаин Новрасли, сам пианист, а теперь и организатор Бакинского международного фортепианного фестиваля, который второй раз прошел в Центре Гейдара Алиева.

Фигура Новрасли неслучайна и во многом эмблематична. Он окончил Бакинскую консерваторию и способен при случае прекрасно исполнить классический репертуар от Баха до Шопена, но прославился как джазовый пианист. Стал заметен в Баку, однако имя себе сделал на Западе, выступая на лучших площадках по всему свету, причем его ментором стал не кто-нибудь, а легендарный пианист Ахмад Джамал. Именно это сочетание классики и джаза, локального и международного стало визитной карточкой фестиваля. В нем приняли участие музыканты из 11 стран: Азербайджана, Франции, Испании, Бразилии, Австрии, Турции, Канады, Латвии, Венгрии, Норвегии и Германии.

По сути, фестиваль посвящен не столько пианистам, сколько инструменту как таковому.

На открытии же прозвучали вальс из балета Кара Караева «Семь красавиц» в сопровождении Азербайджанского государственного симфонического оркестра имени Узеира Гаджибейли и Rhapsody in Blue Джорджа Гершвина в оригинальной оркестровке Шаина Новрасли.

Все время получать удовольствие

БАКУ: С чего началось ваше сотрудничество?

ЭЛЕН МЕРСЬЕ: Меня пригласил Шаин. Его предложение было очень щедрым – я могла сыграть соло, с оркестром или придумать что-то вместе с ним. В результате мы решили сыграть дуэтом. Нас познакомила Рена Шерешевская – она из Азербайджана и учила трех моих сыновей в Париже. Ей нужно было найти музыку с восточным колоритом, так она узнала о Шаине – и рассказала мне. Это фантастический музыкант. В его игре явно слышна крепкая классическая основа, но музыка совершенно необычная.

ШАИН НОВРАСЛИ: Моя землячка Рена Шерешевская – большой профессионал, профессор музыки, по всему миру ее знают. Она живет во Франции, преподает фортепиано, в том числе сыновьям Элен. И как-то дала ей послушать мои диски. Элен просто влюбилась в мою музыку и организовала мой концерт в Louis Vuitton Foundation.

БАКУ: Что вы играли?

Ш.Н.: Джазовые импровизации, мои произведения, аранжировки известных мелодий, некоторые азербайджанские мотивы в моей джазовой интерпретации. И уже после концерта мы с ней познакомились, много говорили о музыке. Элен организовала там же второй мой концерт. Дальше началось сложное время пандемии, все замерло. Но у меня как-то освободилась голова, и я придумал идею бакинского фортепианного фестиваля. Баку ведь всегда славился пианистами, как классическими, так и джазовыми. Но фестиваля для пианистов нет. А дальше я начал импровизировать, как часто делаю. Понял, что это должен быть фестиваль не только классической и джазовой музыки. Это должен быть именно фестиваль фортепиано.

Так что получился фестиваль совершенно разножанровой музыки: сегодня – танго, завтра – фламенко, послезавтра – азербайджанские мелодии. Еще у нас есть Piano / Art & Wine – фортепианная музыка, дегустация вина и уроки рисования одновременно. Фортепиано плюс поэзия. Кинопоказы. В общем, очень разнообразная программа.

И я предложил Элен сыграть вместе на открытии Rhapsody in Blue, но в моей версии – так-то она написана для солиста с оркестром, а я переделал для двух солистов и джазового трио.

БАКУ: Элен, вероятно, ближе всего к джазу вы были, когда записывали Пуленка? В этих записях есть что-то джазовое.

Э.М.: Ну, Гершвина я тоже играла. Но не больше. Но джаза я много слушаю, меня вообще интересует музыка за пределами классического канона. Очень важно, чтобы мир классики открывался влияниям снаружи. Думаю, Шаин как раз хорошо это понимает благодаря своему классическому образованию.

БАКУ: Это вообще характерная особенность бакинских джазменов – почти все они окончили консерваторию.

Э.М.: И это редкость, конечно. Притом слышно, что подготовка очень сильная. Как у той же Рены Шерешевской – она лучший преподаватель в Европе, все ее студенты побеждают на конкурсах.

БАКУ: Все ваши дети занимаются музыкой?

Э.М.: Все трое. Но они инженеры, поэтому занимаются музыкой в свободное время.

БАКУ: Я слышал, что и ваш муж играет на фортепиано (Бернар Арно – президент компании LVMH, по состоянию на 2023 год самый богатый человек в мире. – БАКУ).

Э.М.: Да, он обожает Шопена.

БАКУ: А вы, кажется, не часто его исполняете?

Э.М.: Я играю Шопена, но моя специализация – камерная, ансамблевая музыка. А у Шопена мало такого. Пара произведений для оркестра, соната для виолончели… По счастью, камерный репертуар так богат, что все время можно находить что-то новое. С джазовым трио раньше не играла, но это здорово. Вообще я думаю, что здесь, в Баку, очень интересно и правильно играть Гершвина.

БАКУ: Получается, это новый, полностью переоркестрованный Гершвин?

Ш.Н.: Нет, в партитуре я ничего не изменил, ни строчки. Я просто убрал некоторые моменты, добавил джазовое трио и пространство для импровизации. Вообще проект получился любопытный, мы хотим его записать и показать в разных городах – в Нью-Йорке, Париже, Москве и так далее. Чем этот формат интересен? На одной сцене могут играть классический пианист и джазовый. Для классического все импровизационные места прописаны, а джазовый может импровизировать от себя.

Джазмен – тоже композитор

БАКУ: Как вам кажется, существует ли бакинская школа фортепианной игры, и если да, то в чем ее особенность?

Ш.Н.: Бакинская классическая школа – это русская фортепианная школа, всем известно. Именно русские преподаватели ставили нам руки, и до сих пор осталось много педагогов от советских времен. Да и новые продолжают традиции. Поэтому джазовые пианисты у нас тоже получаются правильные.

БАКУ: По-другому спрошу: можно ли услышать в игре бакинских джазменов, что они из Баку?

Ш.Н.: Думаю, это очень индивидуально. Ахмад Джамал сказал однажды про мою игру: «Все классические музыканты играют Моцарта, Баха, но игра Горовица отличается – у него есть touch. Вот и у Шаина есть touch».

БАКУ: То, что в классической школе называется «туше»?

Ш.Н.: Да. Меня от многих музыкантов отличает именно прикосновение к звуку, звукоизвлечение. Меня так учили: звук – он

живой. Когда нажимаешь клавишу, надо видеть звук – он взлетает, а ты его должен не отпускать. Я с детства так чувствовал. Учился любить звук. И еще динамическое отношение к музыке.

БАКУ: Что это значит?

Ш.Н.: Резкие форте, резкие пиано. Острые переходы, четкая динамика. У всех музыкантов, которых я слушал и на которых равнялся, всё это есть. У Горовица, Джарретта.

БАКУ: Элен, вы участвовали в жюри разных конкурсов – например, Конкурса пианистов имени Бузони. У вас нет ощущения, что предложение в этой сфере сейчас превышает спрос – очень техничных, талантливых пианистов больше, чем может переварить рынок?

Э.М.: Безусловно. В то же время многие молодые пианисты не могут заработать на жизнь с помощью концертов и скачут от одного конкурса к другому. Это становится их второй работой. И если они не выигрывают, это не столь большая проблема, потому что они так тренируются, обыгрывают репертуар. С другой стороны, и раньше, когда было меньше конкурсов и меньше пианистов, первый приз ничего не гарантировал. Далеко не все обладатели первых премий выстроили убедительные пианистические карьеры. Потому что первый приз не панацея. В конце концов всё решает публика. И то, как сам пианист устраивает свою жизнь.

БАКУ: В том числе то, какой образ он для себя придумал. Шаин, как вы решали для себя этот вопрос, когда выстраивали свой имидж на Западе? Вам ведь нужно было найти баланс между азербайджанским, ориентальным джазом и интернациональным европейским – вы можете и так и так, все ваши слушатели это знают.

Ш.Н.: Это напрямую было связано с моими корнями. Все азербайджанские джазмены начинали с того, что копировали Вагифа Мустафазаде: изучали его композиции, списывали, разбирали. Тогда нельзя было пойти в магазин и купить партитуры с его музыкой – все только на слух. Потом так же естественно начали переключаться на классический американский джаз. Самый разный: Джарретт, Эванс, Джамал и так далее. Пытались играть, повторять. А потом уже создавали свою музыку.

И раз она моя, а я бакинский музыкант, то, конечно, без национального начала никуда. Иначе просто теряешь свою индивидуальность. Классические композиторы так работают, но джазмен – тоже композитор. Импровизация – это композиция. Так что это не было каким-то рациональным, рассудочным решением. Просто я внутри себя это чувствовал и выражал через музыку. Как с едой: когда долго вне дома, начинаешь скучать, хочется что-то свое приготовить.

В результате получился сложный синтез. Мне нравится, что сегодня могу играть Баха, завтра – Кара Караева, а потом записать собственную вещь.

БАКУ: Может быть, азербайджанские музыканты так свободно чувствуют себя в разных жанрах, потому что в Баку особенно сильна эта попытка найти общий язык, наладить мосты между разными звуковыми вселенными – джазом и классикой, джазом и мугамом?

Э.М.: Вообще восточные мотивы придают джазу особый колорит. У Шаина все это явно присутствует. Просто другой тип мелодического пространства. И это хорошо работает для новых слушателей, ведь джаз становится все более популярным.

БАКУ:Вам так кажется?

Э.М.: Я это вижу. В Нью-Йорке появляется все больше джаз-клубов – в отелях, например, где их раньше не было. И они все забиты. Я сужу и по своим друзьям, и по сыновьям – они тоже любят джаз.

Не доходя до точки бесстрастности

БАКУ: Шаин, мы встречались с вами в 2009 году, когда я делал большой текст про бакинский джаз, помните? И тогда это был важный феномен, причем далеко не первая его волна. Вы говорили, что для вас международная карьера – самая важная цель. Что изменилось с того времени?

Ш.Н.: Изменилось, конечно, очень много. Но того, чего хотел достичь, я достиг.

БАКУ: Как вы тогда для себя это формулировали?

Ш.Н.: Я хотел играть там концерты, как можно больше. И благодаря Богу мне достался такой невероятный наставник, как Ахмад Джамал, великий музыкант, который буквально месяц назад ушел из жизни. У него было всего два протеже – я и японская пианистка Хироми. Невероятная честь и удача, что он стал моим ментором. Он представлял и продюсировал мои альбомы, показал меня миру, выступал со мной на лучших сценах. Так что с его помощью я, думаю, в мире джаза смог о себе заявить. Но, конечно, ничего не закончилось, я хочу делать новые проекты, продолжать играть свою музыку – чем чаще, тем лучше.

БАКУ: Элен, а вы сколько концертов в год даете?

Э.М.: 20–25, не больше.

БАКУ: Как вы решаете, на какие выступления и проекты соглашаться, а от каких отказываться?

Э.М.: Это от многого зависит – и от партнеров, и от мест. Но в первую очередь мне важно, с кем играть. Скажем, я с детства знакома с Владимиром Спиваковым, у нас очень прочные отношения.

БАКУ: А если говорить о выборе пьес?

Э.М.: Выбор часто зависит от того, что просят музыканты или организаторы. Например, недавно я играла «Квартет на конец времени» Мессиана. У меня особая связь с Мессианом, потому что я с сестрой играла его музыку, когда была ребенком. Это была «Тема с вариациями», вещь, которую он написал для своей первой жены, – мы выиграли с ней много конкурсов.

«Квартет на конец времени» – конечно, совершенно другая музыка. Она была написана во время войны, в лагере, и играли мы ее тоже в бывшем лагере, в Экс-ан-Провансе. Для меня это очень важное сочинение – там есть особенная гармония, связывающая тебя с Богом. Играя ее, я чувствовала связь со своей недавно умершей мамой, с сестрой – магические ощущения. Так что разброс – от Гершвина до Мессиана – довольно широкий.

БАКУ:Новая академическая музыка, судя по вашим записям, вас не слишком интересует.

Э.М.: Я играю Мессиана, Пуленка… Но вы имеете в виду музыку современных композиторов? Нет, это не мое. Мне, наоборот, кажется, что музыка должна изменяться, открываться миру, становиться более (а не менее!) доступной. Наводить мосты с поп-музыкой, техно, хип-хопом. Будущее за такими коллаборациями.

БАКУ: В общем, Шенберга с Веберном в вашем исполнении услышать не получится.

Э.М.: Нет-нет. Хотя это даже не современная музыка! Ей под сто лет. Это больше не авангард.

БАКУ: Есть замечательная книга великого американского композитора Аарона Копленда – «На что обращать внимание в музыке». Она была написана в 1939 году для непрофессиональных слушателей, чтобы объяснить, как слушать классическую музыку. Копленд говорит, что у нашего слушания есть три уровня восприятия. Первый – эмоциональный: какие эмоции вызывает музыка? Второй – структурный: как организована, выстроена музыка, из чего она состоит? И третий уровень – выразительный: есть ли у музыки смысл? Говорит ли она нам что-то и можем ли мы это расшифровать? Скажите, какой уровень вам важнее всего как слушателю и как исполнителю?

Э.М.: Слушателю и исполнителю важно очень разное. Как слушателю… Думаю, в первую очередь мне важна эмоция, которую получаю сразу и быстро. Как от хорошей поп-музыки. Я не вникаю в структуру, не анализирую. Этим я занимаюсь уже как исполнитель – иду намного глубже, ищу связи, даже те, которые композитор, возможно, не имел в виду. Конечно, автор выстраивает музыкальную архитектуру, но всегда есть что-то, что композитор не планировал, даже не думал об этом. Это уже моя задача – присвоить себе музыку и поднять ее на следующий – духовный – уровень. Да, и про смысл. Классическая музыка должна нести смысл, я в этом убеждена. Сейчас – больше, чем когда-либо. К сожалению, это не всегда происходит.

БАКУ: Вы до сих пор нервничаете на сцене?

Э.М.: Да, конечно. С этим важно не переборщить, но без этого тоже никуда. Я вспоминаю, как играла в 2000-м с Мстиславом Ростроповичем (который как раз тогда впервые рассказал мне про Баку и уговаривал приехать). Он так нервничал перед выступлением! Я была совершенно сражена. Это он-то, с его опытом! Кажется, что чем больше играешь, тем меньше должен волноваться, и отчасти это верно. Мы, профессионалы, имеем с этим дело с детства. Выступления перед чужими людьми, экзамены, маленькие выступления, побольше… Но важно не дойти до точки гиперспокойствия и бесстрастности – это значит, что тебе все равно.

БАКУ: Сколько часов в день вы репетируете?

Э.М.: От двух до семи, в зависимости от того, чем я занята. Эти недели я очень много времени провожу за пианино, потому что работаю над новой программой, мне нужно выучить в общей сложности шесть часов музыки, держать ее в голове и в пальцах.

БАКУ: Семь часов в день! Как вам удается найти баланс между ролью жены, матери и профессиональной пианистки?

Э.М.: Знаете, это не проблема пианисток, а вообще женская проблема. Нам труднее, чем мужчинам, в целом. Женщинам приходится делать больше, и мужья подстраиваются под них вовсе не так, как жены под мужей. Некоторые артистки откладывают рождение детей или вообще их не заводят, потому что думают, что это нанесет вред их карьере.

Я умею хорошо организовывать жизнь, как и любой профессиональный музыкант. В то же время я не играю сто концертов в год. И счастлива, что могу этого не делать и вести более или менее сбалансированную жизнь.

БАКУ: Не раздражает ли вас, что статус жены Бернара Арно неизбежно заслоняет вашу пианистическую карьеру?

Э.М.: Нет, потому что он и всё остальное заслоняет. А классическая музыка – и вовсе микрокосм, я тут не строю иллюзий. Бизнесом или модой интересуется гораздо больше народа. Классические музыканты привыкают жить в маленьком мирке с очень небольшой узнаваемостью. И мне это даже нравится. Потому что здесь никого нельзя обмануть. Никто не может сыграть за меня. Люди видят мои и только мои способности, страсть, всё, что я вкладываю в свою работу. И слава Богу, что у меня эта работа есть. И что она находится на таком отдалении от того, чем занимается Бернар.

БАКУ: Но если погуглить ваше имя, все равно сперва выпадет сто статей на тему, кто такая жена Бернара Арно, и лишь потом рецензии на ваши диски.

Э.М.: Зависит от того, как гуглить, потому что у меня есть разные имена. Как пианистка я везде подписываюсь Элен Мерсье – это имя у меня было до встречи с Бернаром, оно стоит на моих пластинках, и я не собираюсь от него отказываться. Это моя идентичность. А еще я могу быть Элен Мерсье-Арно и Элен Арно. Так что если вы будете искать «Элен Мерсье», у вас больше шансов. Но я трезво понимаю, что наши шансы неравны. Трудно найти кого-то столь же узнаваемого, как Бернар. Его влияние гораздо больше. А я из узкого, закрытого мира для ценителей. В этом есть своя роскошь, и она мне нравится. Но при этом если я могу помочь серьезной классической музыке находить новых слушателей, я счастлива это делать.

Тридцать за два