Культура«Легенда о любви» стала знаменитой в стране и за рубежом сразу же после премьеры. В том же 1961 году Юрий Григорович поставил этот балет в Новосибирске, затем на родине композитора – в Баку, а в 1965-м – в Большом театре, где «Легенда» шла 33 года и была восстановлена в 2002 году. О том, как рождался балет, журналу «Баку» рассказал сам Ариф Меликов.
БАКУ: С чего все началось? Почему вы выбрали именно этот сюжет?
Ариф Меликов: Еще в студенческие годы, занимаясь в классе Кара Караева, я хотел написать балет. Сначала думал о повести Зохраббекова «Страна огней» – это такая очень романтическая история. Но потом одна балерина из пермского театра сделала либретто по «Легенде о любви» Назыма Хикмета и стала предлагать разным композиторам: Араму Хачатуряну, Андрею Эшпаю, моему учителю. Караев передал сценарий мне. Там была всего одна страничка. Ну а я человек такой… немножко зануда, и мне этого было недостаточно. Я обратился к первоисточнику. Прочитал пьесу Хикмета и сразу увидел, что нужно взять, что отбросить (например, какие-то сказочные вещи). Осталась великая легенда о Фархаде и Ширин. Позже, когда балет уже был написан и принят к постановке в Ленинграде, мы с Григоровичем связались с Хикметом, рассказали наши идеи, и он дал согласие.
БАКУ: Почему первым хореографом, поставившим «Легенду», стал Юрий Григорович?
А.М.: Я посмотрел все спектакли в Кировском театре, и мне очень понравился «Каменный цветок». Когда собрался художественный совет, который должен был решать, кто будет ставить «Легенду», главный балетмейстер Константин Сергеев вел себя так, будто все уже решено и это будет его работа. А я сказал: «Я не только прошу, я настаиваю, чтобы «Легенду» ставил Григорович. Здесь ведь Мариинский театр, и слово автора ценно?». Вызвали Григоровича из Новосибирска, мы тут же нашли общий язык и начали работать. И за пятьдесят лет я ни разу не пожалел о том, что настоял тогда.
БАКУ: Музыка, предназначенная для сцены, иногда подвергается испытаниям при постановке: хореограф может захотеть что-то в ней поменять. С этим не было проблем?
А.М.: Однажды Григорович на меня обиделся. Отказался ставить сцену Погони, сказал: это твоя симфоническая музыка, ты ее играй в оркестре, а в театре не надо. Я хлопнул дверью, сел в самолет и улетел. А через некоторое время получаю его письмо: ты был прав, я уже все поставил, и получилось как нужно.
«Я написал пять ударов литавр. Каждый удар посвятил одному из создателей: Назыму Хикмету, Юрию Григоровичу, Сулико Вирсаладзе, Ниязи и мне»
БАКУ: Правда ли, что в партитуре «Легенды» зашифровано упоминание о ее создателях?
А.М.: Сначала у балета была увертюра, потом я решил ее убрать. Но как успокоить зал, когда один зритель садится, другой что-то спрашивает, третий чем-то шелестит? Чтобы это сделать быстро, я написал пять ударов литавр. Каждый удар посвятил одному из создателей: Назыму Хикмету, Юрию Григоровичу, Сулико Вирсаладзе, Ниязи и мне.
БАКУ: Как вам работалось вместе?
А.М.: Мы друг друга понимали, работали много, интересно, и никто никого не обижал. Хотя разговаривали прямо. Каждый день после репетиций собирались и спорили. Сулико Багратович делал вид, что спит, но все слышал. Потом вдруг открывал глаза и говорил: «Г…!» – и все, о чем мы час или два спорили, шло к черту. Мы снова обсуждали, а он снова просыпался и опять говорил: «Г…!» (смеется). А у Григоровича на репетициях будто изнутри что-то перло – неожиданные гениальные находки шли одна за другой. Многие открытия были сделаны совместно. Ведь 1961 год – это год симфонизации балета: мы вынесли на сцену внутренние мысли героев. Представьте, что молодой человек идет по улице, а навстречу ему прекрасная девушка. Он в мыслях раздел ее, овладел – и все за долю секунды, на самом деле ничего не было, только у него в голове. Вот такие моменты есть в «Легенде», когда встречаются трое: Ширин, Мехмене Бану и Фархад. Тогда замолкает оркестр, звучит маленький септет за сценой, и светом выделены только герои. Во втором акте они встречаются – снова выключен оркестр, играет септет, и в третьем. Это драматургический прием. И сделали его трое: я – музыкой, Григорович – хореографией, Вирсаладзе – светом.
«Во всех театрах «Легенда» шла с триумфом, нигде не было провала – значит, мы, пять постановщиков, изначально заложили в нее что-то очень правильное»
БАКУ: То, что дирижером-постановщиком стал Ниязи, было вашим решением?
А.М.: Я с Ниязи познакомился еще в студенческие годы. Он принял меня очень сурово, но мое произведение сыграл, и сыграл замечательно. И я предложил, чтобы его пригласили на постановку. Потом он так в Ленинграде понравился, что ему предложили быть главным дирижером в Мариинском, и он два года там проработал. А потом надоело, уехал.
БАКУ: Что дала вам «Легенда»?
А.М.: Главное – общение с гениальными людьми и возможность увидеть множество интересных стран. Я ведь приезжал на подготовку премьеры, где бы она ни ставилась, а это более 60 постановок в разных театрах мира. Я бы не знал ни страны, ни мира, если бы не «Легенда». Можете себе представить: в марте 1961 года выпустили премьеру в Кировском театре, в декабре – в Новосибирске. Оттуда в 1962 году приехали в Баку, после поехали в Прагу ставить там. И так колесо завертелось! Многие хотели, чтобы Григорович продолжал делать «Легенду» в разных театрах. Он ко мне приходил, говорил: «Что ж мне, всю жизнь одним спектаклем жить? У меня есть и другие планы». Я отвечаю: «Конечно, Юра, правильно», а потом смотрю – он снова согласился где-то сделать. «Легенда» принесла мне столько счастья, что на сотню людей хватило бы. Вот Большой театр возил ее на гастроли в Америку. Я посмотрел первый спектакль (а они шли блоками: неделю – «Легенда», неделю – «Спартак», неделю – «Лебединое озеро») и на следующий вечер захотел пойти на Бродвей, там что-то посмотреть. А Сол Юрок, знаменитый продюсер, говорит: «Делайте что хотите, но к началу третьего акта вы каждый вечер на пять минут должны появляться на своем месте в партере». И куда бы я ни шел, меня ждала машина, и к третьему акту я приезжал. В Америке так приветствуют автора: полностью выключается свет, на его кресло направляются прожектора, автор стоит ослепленный, ничего не видит и кланяется. Когда это заканчивалось, я удирал. А на выходе поклонники дежурят и просят автографы – у меня там впервые просили дать автограф за деньги! Я говорю: помилуйте, в жизни ничего не продавал, а тут автограф!
БАКУ: «Легенду» танцевали многие балерины и танцовщики. Кто, как вам кажется, был ближе всего к тем Ширин, Мехмене Бану и Фархаду, что возникли в вашей музыке?
А.М.: Огромное количество талантливых людей, не хочется кого-то забыть, не упомянуть и обидеть. Счастье, что я узнал балерину Ирину Колпакову. Она дольше всех танцевала, и через 40 лет ее Ширин была такая же, как на премьере в 1961 году, – тоненькая, техничная. Еще одна удивительная Ширин – Надежда Павлова. На премьере в Большом роль Мехмене Бану танцевала Майя Плисецкая – властная, царственная. А каким Фархадом был Марис Лиепа! Рудольф Нуреев тоже репетировал в Мариинском Фархада, потом у него с Григоровичем что-то произошло, и он не станцевал эту роль, а на репетициях было видно, как хорошо это могло бы быть. В Новосибирске был Никита Долгушин. И замечательная пара Маргарита Окатова и Константин Бруднов – во всем мире не найдешь такую! Окатова сначала танцевала в кордебалете, в сцене видения была одной из девушек в красном. Она делала те же движения, что и остальные, но хотелось смотреть только на нее. А в Баку в 1962-м была Раиса Измайлова – ее потом Григорович в Москву забрал, она в Большом танцевала.
«Я приезжал на подготовку премьеры, где бы она ни ставилась, а это более 60 постановок в разных театрах мира»
БАКУ: Самая знаменитая из хореографических версий «Легенды» – конечно, Юрия Григоровича. Вторая же по степени известности – версия Анатолия Шекеро, сделанная в Киеве. Она вам нравится?
А.М.: Это замечательный спектакль. Киевский театр возобновлял его три раза, последний раз – в прошлом году. У Шекеро есть, конечно, совпадения с Григоровичем. Ну что делать, действующие лица и сюжет не меняются, нельзя сделать из каменотеса борца сумо, поэтому где-то есть переклички. Абсолютно гениален в этом спектакле художник Евгений Лысик. Богом одаренный человек, он трижды ставил «Легенду» и ни разу не повторился. Вместе с Лысиком подтянулся и Шекеро. Уже нет на свете ни того ни другого, спектакль возобновляли их ученики. Очень жалею, что из-за болезни не смог приехать на премьеру.
БАКУ: Вы ведь не ограничивались только советами во время постановок «Легенды»?
А.М.: Я в театре почти все могу делать. Как-то помогал художнику разрисовывать декорации, делал черновую работу. В другой раз в Большом театре вела репетицию Марина Шамшева; танцовщик должен был поднять балерину на вытянутых руках, и у него не получалось. Шамшева говорит: «Сейчас композитор вам покажет». Она подошла, я ее поднял, и она говорит балетным: «Вам не стыдно? Композитор поднял так, как нужно, а вы не можете». Но чаще всего из «не своих» работ мне приходилось заниматься дирижированием. Однажды в ситуации совершенно трагической – накануне премьеры в Праге оказался в реанимации Ниязи, и мне пришлось встать за пульт. Я не профессиональный дирижер, и все это сразу было очень тяжело: и напряжение работы, и постоянная мысль о том, что друг в больнице, да и жив ли он, пока я тут… Он тогда, к счастью, выкарабкался.
БАКУ: По-вашему, что такое успех?
А.М.: Во всех театрах «Легенда» шла с триумфом, нигде не было провала – значит, мы, пять постановщиков, изначально заложили в нее что-то очень правильное. После премьеры в Мариинском театре заело занавес, он не закрывался, и железный занавес тоже. Мы долго не могли уйти со сцены (смеется). Но и когда не было подобных проблем, я нигде не видел людей, бегущих в гардероб. Самая ценная похвала – Шостакович написал статью о нашем спектакле. Всего на одной страничке, но по емкости… Какой-нибудь музыковед мог том написать и такой глубины не достиг бы.
А еще успех может быть выражен тишиной. Когда люди не аплодируют сразу, а молчат немножко. Свою Восьмую симфонию («Вечность») я посвятил Гейдару Алиеву – в свое время обещал ему это недалеко от могилы Магомета. Премьеру играли в первый день его рождения после того, как его не стало. Я задействовал три оркестра: один вживую, другие в записи; там такой обвал музыки и просветление в конце… И вот я загадал: если публика помолчит 13–14 секунд – значит, у меня все получилось. Молчание длилось 28 секунд – и лишь потом была овация.
Личности 