Дом, где родился; двор, в котором рос; улицы, по которым ходил в школу, бежал в университет, спешил на работу, летел на первое свидание… Это страницы жизни, из которых рождается роман с любимым городом. Вечные камни Ичери шехер, соленые брызги Каспия, раскаленный песок Абшерона – зарубки в памяти и на сердце, то, что вспоминается вдали от родного Баку.
АНАР (Анар Расул оглу Рзаев) – Народный писатель Азербайджана, режиссер, сценарист, председатель Союза писателей Азербайджана. В 2011 году награжден Премией Гейдара Алиева за особые заслуги в развитии азербайджанской литературы.
Мои родители, поэты Расул Рза и Нигяр Рафибейли, родились не в Баку, но сам я бакинец. В Баку родился, любил, работал. 68 из 75 лет. Меня иногда спрашивают: обязательно ли дети писателей сами становятся литераторами? Я знаю многих писателей, родители которых были пастухами, но при этом они очень содержательные люди. И знаком с невеждами из писательской среды. Раз на раз не приходится – нет здесь никакого рецепта. Я плохо знаю сельскую жизнь и всегда ощущаю отсутствие этого опыта. В этом для писателя есть некий недостаток. Все-таки у нас огромная традиция деревенской прозы. Я же пишу в основном о городской интеллигенции, причем на азербайджанском языке. Между прочим, городских писателей, пишущих на родном языке, у нас наперечет. Несмотря на то что в родительском доме, сколько себя помню, всегда царила литературная атмосфера, отец не хотел, чтобы я получил филологическое образование. Он говорил: «Учись на инженера, на физика, на медика. При этом можно и книги писать». И оказался прав. Можно было освоить какую-то иную профессию, это не мешало бы писать, наоборот… Но я его не послушался и поступил на филологический факультет Азербайджанского государственного университета. Первым, что читала мне мама в детстве, были стихи Назыма Хикмета и эпос «Кероглы». Я учился в азербайджанской школе. Но отец заставлял читать и на русском. За это я ему очень благодарен – всю мировую литературу перечитал на русском. Родители никогда особенно не воспитывали меня и двух моих сестер. Просто их пример всегда был перед нашими глазами. Мы видели, что в доме ни о ком плохо за глаза не говорят, не злословят, не сплетничают. Все это, наверное, передалось мне и сестрам. Хотя отец был очень строгим. Я неважно учился в музыкальной школе имени Бюльбюля, отставал именно по музыкальным предметам. Наказывал он не ремнем и даже не словом, а взглядом. Мама же, наоборот, была очень мягкой. Ей выпала трудная судьба. В 1920 году, когда ей исполнилось семь лет, ее отца и моего деда Худадат-бека Рафибейли расстреляли. Он был первым министром здравоохранения Азербайджанской Демократической Республики, а затем генерал-губернатором Гянджи. Когда там вспыхнуло восстание, его арестовали и приговорили к расстрелу. Членов семьи Рафибейли высылали девять раз! Те, кто успел уехать, оказались в Турции. Лишь резолюция Багирова с отказом выслать мою бабушку и маму спасла нашу семью от уничтожения. Отец к этому времени был уже известным поэтом и прилюдно говорил о том, что если сошлют Нигяр, то вместе с ней в ссылку отправится и он.
«Иногда ассоциации с любимым городом возникают по самым неожиданным поводам»
Но мама не жаловалась на судьбу, не выдавала своей боли даже намеком. Сейчас, уже зрелым умом, я понимаю, сколько внутренней силы в ней было при всей внешней мягкости и обходительности. Мама оберегала нас, чтобы мы росли без озлобления. И сегодня, когда меня критикуют оппозиционные газеты, а правительственные не защищают, я отношусь к этому философски. Меня спасает моя миссия – писать и служить нашей культуре.
Память о моих родителях увековечена мемориальной доской на доме, где мы жили, на перекрестке улиц, названных сегодня именами Расула Рзы и Нигяр Рафибейли. Двор наш, как все бакинские дворы, был интернациональным. Азербайджанцы, русские, евреи – вместе мы играли в футбол и не задумывались, кто какой национальности. Это не пропагандистское клише, а реальность: среди моих друзей действительно были люди самых разных национальностей. Никто не воспринимался чужаком. Баку был толерантным городом.
Недалеко от дома, где я вырос, был летний кинотеатр. Сюда лет с семи-восьми я ходил с родителями. Рядом стоял дом, весь увитый плющом, и я очень завидовал живущим в нем людям, потому что с балконов они могли смотреть кино каждый день бесплатно. А когда стал постарше, бегал с мальчишками на ночные сеансы в кинотеатр «Вэтэн». Только здесь по воскресеньям после одиннадцати шли американские трофейные фильмы «Девушка моей мечты», «Серенада солнечной долины», «Сестра его дворецкого». Вероятно, моя страсть к кинематографу родом из этих кинозалов. Позже в Москве я окончил Высшие сценарные и режиссерские курсы, пересмотрел чуть ли не всю классику мирового кинематографа.
Вдали от Баку я скучаю по запаху нефти, северному ветру, морю, знакомым улицам и лицам. Когда нет настроения, меня спасают две вещи – классическая музыка и Ичери шехер. Крепость – самая большая моя любовь в Баку.
«Расковал» старый крепостной город Алиш Джамилевич Лемберанский, первый мэр Баку. На моей памяти мэров было много, но особенно запомнился именно он. По какой-то абсурдной логике тех лет городские скверы, парки, бульвары были ограждены железными заборами. В годы нашего детства попасть в обнесенный со всех сторон решетками Молоканский сад рядом с отцовским домом было так же невозможно, как выехать за границу. Так же обстояло дело с Губернаторским садом, сквером перед гостиницей «Баку», знаменитым «Парапетом». Лемберанский убрал все эти заборы: зеленые легкие города сбросили металлический панцирь. Под сенью деревьев стали слышны голоса жизни: лепет детворы, стук костяшек нардов и домино, неторопливые беседы пожилых, жаркий шепот влюбленных.
Я не принимал и не принимаю излюбленное в некоторых кругах определение «Бакинцы – особая нация». В этом я вижу противопоставление жителей Баку всему остальному населению Азербайджана. Тем не менее бакинство как состояние души в людях действительно сохранилось. Кто хотя бы какое-то время прожил в Баку, питает к этому городу теплые чувства и даже сохраняет его акцент. Я встречал за рубежом разных людей, которые признавались, что не любили мугамы, когда жили в Баку, зато, уехав, плачут, услышав их звуки.
«Когда нет настроения, меня спасают две вещи – классическая музыка и Ичери шехер»
Иногда ассоциации с любимым городом возникают по самым неожиданным поводам. Однажды в Москве я проходил по улице и услышал звук костяшек; заглянул во двор – ага, играют в нарды. И сразу возник образ моего Баку. Трамваи темно-красного цвета, битком набитые пассажирами, с висящими на подножках подростками… Точильщик ножей высекает снопы ярких, далеко разлетающихся искр… Заунывные голоса старьевщиков: «Старый вещь покупаю, старый вещь покупаю»…
Что мне нравится в сегодняшнем Баку? Масштабы строительства, удивительное ночное освещение, преображенный Приморский бульвар.
Не хочу ворчать по поводу современного поколения. Возможно, новые бакинцы будут лучше нас. Точно могу сказать, что они будут прагматичнее. Например, мой телефон умеет только звонить. А внуки с его помощью и пишут, и кино снимают, и музыку слушают. То же самое с компьютером – я им пользуюсь только как пишущей машинкой и программой, которая автоматически исправляет все мои ошибки. До сих пор путаюсь, переходя с кириллицы на латиницу. А современные дети, похоже, рождаются с компьютерным чипом в мозгу. Главное, чтобы за всеми этими новейшими технологиями не терялась связь времен. Искренне хочу в это верить.
Я много путешествовал по миру. В общей сложности шесть лет провел в России, год в Турции. Когда учился в Москве, так сильно тосковал по дому, что почти каждый день ходил на Курский вокзал встречать бакинский поезд – вдруг увижу кого-то из знакомых. Те же чувства испытывал в Стамбуле, когда поехал туда преподавать. К чужбине тоже привыкаешь, даже тоскуешь, расставшись. Но это не сравнить с тем, что я чувствую к Баку – главному городу моей жизни, городу моего рождения, любви, работы, встреч с друзьями… Городу, который помнит моих близких.