Можно ли в 20 лет представлять интересы великой державы в стране, с которой еще вчера воевали, в 23 переводить речи Геринга, а в 42 стать фактическим руководителем Центрального телевидения СССР? А ведь это лишь треть долгой жизни бакинца Энвера Мамедова, пересказанная в одном предложении.

Энвер Мамедов родился в Баку, но в равной степени принадлежит двум столицам – азербайджанской и российской, в которой прожил практически всю жизнь. Родители были, что называется, «из благородных»: предки по отцу – крупные царские чиновники, по матери – русские дворяне Сухотины (среди дальней родни – зять Льва Толстого). У маленького Энвера в детстве была бонна, научившая его немецкому языку – первому из пяти иностранных, освоенных им в течение жизни.

С другой стороны, Энвер – обычный советский подросток конца 1930-х годов. После семилетки он идет работать слесарем – стандартное начало любой взрослой жизни в то время. Параллельно – напряженные занятия планеризмом и прыжками с парашютом. Да, Энвер Мамедов хочет стать летчиком, как и сотни тысяч его ровесников. Правда, ему удается куда больше, чем сверстникам, – он поступил в авиашколу. Увы, обучение было недолгим: бытовая травма и отчисление. Но за окном уже война, и никаких вариантов для Мамедова не существует, только добровольцем на фронт.

«Нас направили в распоряжение управления кадров Закавказского фронта. Однако на фронт нас не послали, а отправили учиться дальше на курсы военных переводчиков Главного разведывательного управления. На курсах готовили не только переводчиков, но и, например, ПНШ – помощников начальников штабов. В общем, замечательная, многосторонняя была школа. И тогда же мы начали воевать. Я получил звание старшего сержанта, а потом и старшего лейтенанта, командовал ротой. В течение нескольких недель мы занимались разного рода спецоперациями, в том числе борьбой против диверсантов, которые прорывались в сторону бакинских нефтяных промыслов в Азербайджане. Кроме того, выполняли ряд других поручений». Так скупо и буднично Энвер Мамедов описывает свои фронтовые дни. Может быть, считал, что нечем гордиться (и напрасно). А может, понимал, что короткая офицерская карьера – это важнейший трамплин, который помог Мамедову стать тем, кем он стал: дипломатом, журналистом, государственным деятелем.

Народный комиссариат иностранных дел СССР от переизбытка кадров не страдал. Крепко потрепали его репрессии конца 1930-х, да и задач с начала войны ощутимо прибавилось. Набирали «в дипломаты», конечно, не с улицы, но никаких образовательных или иных цензов не существовало: хорошие рекомендации, фантастическая работоспособность, умение изучать иностранные языки – вот, пожалуй, и все критерии. Как и многие коллеги, сотрудником внешнеполитического ведомства страны Энвер Мамедов стал практически случайно: «Я возмутился. В то время мне было уже 20 лет. Я написал несколько рапортов о том, что это неправильно – направлять боевого офицера, не имеющего представления о дипломатии, в Наркоминдел. На это мне довольно «популярно», с массой крепких выражений разъяснили, что надо выполнять то, что говорят, а не умничать и что, дескать, те, кто меня посылает в Наркоминдел, лучше знают, где мне работать и как работать».

Мамедова направляют в Италию. Труднее участка, пожалуй, не придумать: только что свергнут режим Муссолини, но миллионы фашистов никуда не делись, идет война, в стране в мгновение ока расцвели десятки политических партий, с которыми нужно работать. Штат вновь открывшегося советского посольства составляли три человека: посол, советник и – для всего остального – Энвер Мамедов. Итальянский год сделал из Мамедова дипломата экстра-класса – куда там МГИМО! Он занимается трофейным военным флотом и политической элитой, советскими гражданами, желающими вернуться на родину, и взаимодействием с западными союзниками (а иногда и противодействием, что греха таить). Такой широкий диапазон знаний и умений плюс знание языков – начальство умеет ценить растущие кадры. Правда, рост в данном случае – всего лишь новое задание. Ответственное и тяжелое. Переводчик на Нюрнбергском процессе.

Свое участие в главном судебном процессе XX века Мамедов до конца жизни вспоминал с чувством выполненного долга. Это и впрямь был долг – поставить юридическую точку в самой страшной войне столетия. В своих воспоминаниях Энвер Мамедов предельно точен в деталях: «Во время одного из заседаний свет в зале был приглушен, и на экране появились документальные кадры о концлагерях, снятые нашими операторами и кинооператорами союзников. Эти жестокие кадры невозможно было смотреть. Некоторые из подсудимых просто закрывали глаза, кто-то плакал, а кто-то делал вид, что плачет. В качестве вещественных доказательств на процессе предъявлялись страшные предметы, например абажуры, сделанные из человеческой кожи». Пришлось дипломату Мамедову вспомнить во время процесса и навыки, полученные на курсах ГРУ. Например, было решено втайне привезти в Нюрнберг находившегося в советском плену фельдмаршала Паулюса – он должен был дать показания о том, что именно рейх изначально вынашивал планы нападения на СССР. С заданием Мамедов справился блестяще.

Еще до Нюрнберга, в Италии, Мамедов исполнял, в числе прочего, обязанности пресс-атташе. Видимо, что-то щелкнуло тогда, зацепило и дало понять, что именно медиа, пресса, средства массовой информации и есть его судьба на долгие годы вперед. В конце 1950-х Мамедов запускает в США журнал USSR – глянцевое англоязычное издание про реальную жизнь в Советском Союзе. Чтобы понять, какое значение придавалось в Москве этому проекту, достаточно упомянуть, что главному редактору Мамедову присвоили ранг советника-посланника – это вторая позиция после собственно посла. Уроженцу Баку меж тем было всего 34 года.

Близко знавшие его люди в один голос говорили, как он был красив: высокий, импозантный мужчина, знание пяти языков, нечеловеческое обаяние и нечеловеческая же смелость перед власть имущими. Это последнее качество понадобилось Энверу Мамедову в середине 1960-х, когда он стал первым заместителем председателя Гостелерадио СССР. Его непосредственные шефы – сперва Николай Месяцев, потом Сергей Лапин – были партаппаратчиками и дипломатами, в работе телевидения понимавшими мало. Им был нужен такой заместитель, как Мамедов: по крайней мере, с режиссерами, ведущими, авторами он говорил на одном языке.