Уроженец азербайджанского села Кёхнагал режиссер-документалист Родион Исмаилов в юности отправился учиться в Санкт-Петербург. С тех пор он, как и герои его фильмов, постоянно находится в движении – много путешествует по миру, но регулярно возвращается в родные места. Потому что уверен: человек должен знать свои корни, свою историю и понимать, что он в мире не одинок.

БАКУ: Вы начинали как продюсер, автор игрового кино. Как поняли, что кино никогда не переиграет реальную жизнь, и переключились на документалистику?

Родион Исмаилов: На самом деле это было не так патетично. Все случилось из-за кризиса 2008 года, который кардинально изменил мою жизнь. Я тогда на «Ленфильме» запустился с игровым фильмом, который назывался «Дети Дарвина». Всё шло по плану: устроили кастинг, подобрали прекрасный актерский состав, нашли локации – одним словом, провели весь подготовительный период и готовились к съемкам. И вот случился этот проклятый кризис. Передо мной встал выбор: либо ждать неизвестно что, либо идти дальше. Я собрал небольшую группу, и мы поехали на мою родину, в Азербайджан, снимать документальный фильм «Кочевье», который я задумал еще в студенческие годы.

К удивлению, кино получилось, его стали приглашать международные кинофестивали, а многие европейские киношколы взяли как учебное пособие. На волне успеха я довольно легко нашел финансирование на второй фильм – «Моя родня», который получил еще больше наград, даже был показан на федеральном ТВ. Так незаметно ко мне приклеился ярлык документалиста.

БАКУ:  Вы были продюсером картины «Железная пята олигархии». Могли бы рассказать о своем участии в ее создании?

Р.И.: Когда мы его снимали, просто хотели сделать хорошее кино, совсем не предполагая, что фильм станет культовым. Представьте: 1990-е, кругом рэкет, бандитизм, смерть, безработица, вся страна занимается куплей-продажей. Творческая интеллигенция выживает на рынках. У государства нет денег ни на что, тем более на кино. И вот в этих чудовищных обстоятельствах мы с Александром Башировым создаем кинокомпанию «Дебоширфильм».

Искали деньги. Помню, встречались с разными сомнительными личностями, уговаривая вложиться в кино. Однажды нашлись какие-то московские «бизнесмены», которые поддались обаянию Баширова и дали небольшую сумму безо всяких условий. Поскольку я был руководителем студии, то всю организационную часть взял на себя, чтобы Баширов мог сосредоточиться на творческом аспекте.

И вот устроили мы фокус-группу, решили показать картину в черновом монтаже, «первой сборке». Сеанс завершился, включили свет в зале, а зрители сидят, уставившись в экран: все замерли, никто не шевелится, стоит гробовая тишина. Оказалось, никто ничего не понял. Конечно, мы были разочарованы. Надо было что-то с этим делать. Тогда я попросил Баширова довериться мне и дать внести некоторые поправки. К моему удивлению, Саша легко согласился, за что я ему благодарен. За две недели я перемонтировал фильм, наложил закадровый текст героини, и всё сложилось. Саша одобрил эту версию, а дальше я стал заниматься кинофестивалями. И тут – бинго! – получаю ответ от Венецианского фестиваля, что фильм отобран. Мы поехали, даже приз получили, потом пошли другие кинофестивали, где нас также награждали. Мы к этому настолько привыкли, что каждый раз были уверены, что едем за призом.

БАКУ: Я встречал Александра Баширова на разных кинофестивалях, пару раз пытался с ним пообщаться, но он, конечно, персонаж и в хорошем смысле чудак. Как вы находили с ним общий язык?

Р.И.: Познакомились мы на «Ленфильме», я тогда снимал курсовую работу с Андреем Жегаловым, известным оператором, ныне уже ушедшим. Интересный факт: обычно студенты снимают на видео – так дешевле, а тут Андрей предложил снимать на пленку. Я ему говорю: «Это же нереально». Не переживай, отвечает он, все будет о’кей. И действительно, камеру, пленку, свет, даже проявку – всё организовал бесплатно. Благодаря ему я снял курсовую на 35-миллиметровую пленку, чем привел в изумление сокурсников и преподавательский состав.

Однажды мы с Андреем шли по коридору «Ленфильма», а навстречу Баширов. Андрей нас представил друг другу, Баширов тут же с присущей ему легкостью пригласил меня на какое-то мероприятие, где мы, пообщавшись, и решили создать компанию. Название «Дебоширфильм» вполне соответствовало нашему образу жизни: мы дебоширили насыщенно и плодотворно. Надо понимать, что Баширов из тех людей, которые за пять минут придумают новую религию, а через десять минут сотни адептов пойдут за ним, куда он захочет. Хотя его и считают, как вы сказали, чудаком, он абсолютно нормальный человек, очень тонкий, чувствительный и даже ранимый. Мне с ним было очень легко с первых дней знакомства, у нас никаких разногласий, недопониманий и тем более конфликтов никогда не было. Вот сейчас вспоминаю и сам удивляюсь.

БАКУ: Ваши герои все время куда-то едут, идут, перемещаются. Почему?

Р.И.: У каждого из нас есть цель, а чтобы дойти до цели, надо идти. Под этим словом я подразумеваю не только физическое движение, но и внутреннее, духовное: познание себя или поиск смысла жизни тоже является целью. Мы все разные, и цели разные у нас, и пути их достижения – тоже. Одни не заморачиваются и идут по проторенной дороге, некоторые выбирают скользкий путь, а кто-то берет мачете и пробивается сквозь джунгли. Все человечество находится в пути. По сути, мы пассажиры одного поезда, именуемого «жизнь».

Я – тоже. Думаю, мои фильмы – это подсознательное исследование самого себя: через своих героев пытаюсь понять, кто я, куда иду и что будет в конце. На пути есть попутчики, и мне как путнику-исследователю интересно, кто они, какая у них цель, конечная станция. Я вижу их на определенном отрезке дороги, но меня волнует, достигнут ли они своей цели, что их ждет. Это отдельная тема. Я бы хотел снять фильм о людях, которые находятся в конце пути.

БАКУ: Вы росли в Товузском районе Азербайджана. Можно ли назвать переезд в Петербург одним из ключевых событий, изменивших вашу жизнь?

Р.И.: Конечно. Надо сказать, что путь из Товуза до Санкт-Петербурга был долгим и сложным. Изначально я не планировал уезжать из Азербайджана, но когда поступал в Бакинский университет культуры и искусств, ко мне подошла какая-то симпатичная женщина с кошачьим намеком на взятку. А я такой чистый, наивный, видел мир исключительно сквозь розовые очки. Откуда у сельского парня деньги? Конечно, если бы я сказал родителям, они нашли бы их, но я очень разозлился, забрал документы и уехал в Москву.

Москва упорно сопротивлялась и никак не пускала к себе. Тогда я решил обосноваться в Санкт-Петербурге, за что благодарен судьбе и всем, кто этому содействовал. Питер изменил меня: там я взрослел, делал первые шаги, спотыкался, падал, вставал и вновь шел. Всё, что во мне хорошего, от него. Питер меняет людей. И меняет к лучшему.

БАКУ: Верно я понял, что вы отправились в Петербург получать образование актера или театрального режиссера?

Р.И.: Да, изначально я хотел стать актером, но каждый раз на экзаменах говорили, что у меня есть акцент. А я, как упертый баран, несколько лет подряд брал эти неприступные ворота тараном. И однажды мудрый педагог Игорь Олегович Горбачев сказал мне: актер с акцентом никому не нужен, не теряй время, иди на режиссуру. И я будто проснулся. Почему мне этого никто раньше не говорил? Я послушался и легко поступил на театральную режиссуру, а когда окончил, понял, что сразу ставить спектакли мне никто не даст, а быть чьим-то ассистентом я не готов. Осознав, что в театре не смогу реализоваться в полной мере, отправился учиться на режиссера кино. Подумал, что тут, в отличие от театра, всё в моих руках: если действительно чего-то стоишь, то пробьешься. Думаю, я сделал правильный выбор.

БАКУ: Как у вас вообще появился интерес к театру и кино? Судя по фильму «Моя родня», который вы сняли в родном селе, нельзя сказать, что там много возможностей увлечься искусством.

Р.И.: В нем вообще не было никаких возможностей увлечься искусством. Ни кружков, ни спортивных секций, ничего подобного. Но у меня была неуемная жажда творчества. Я очень любил рисовать и с большим удовольствием оформлял школьные стенгазеты, делал таблицы и плакаты для химии, физики, биологии, писал всякие лозунги типа «Учись хорошо, и тебе будут открыты все дороги!». А еще у нас был огромный черно-белый телевизор, который, кроме центральных каналов, ловил еще грузинские, с фильмами на грузинском языке. Естественно, я его не понимал, но смотрел буквально как гипнотизированный. Мог часами сидеть не шевелясь. Очень сильно запомнился фильм про Дата Туташхиа – до сих пор некоторые кадры стоят перед глазами. Думаю, тогда и зародился интерес к кино, хотя сам того не осознавал.

БАКУ: Вы помните другие фильмы, актеров, режиссеров, которые пробудили у вас этот интерес?

Р.И.: Я не знал имена актеров и даже названия картин, поскольку титры шли на грузинском. Теперь, по прошествии лет, понимаю, что смотрел фильмы великих режиссеров: Отара Иоселиани, Резо Чхеидзе, Тенгиза Абуладзе, Георгия Шенгелаи, Григория Лордкипанидзе и многих других. И запомнились они мне черно-белыми, хотя, как потом выяснилось, были цветными.

БАКУ: А киноклуб в селе был?

Р.И.: Был небольшой клуб, но в нем показывали в основном индийские фильмы и еще про Чингачгука с Гойко Митичем в главной роли. Про французскую «новую волну» или итальянский неореализм мы понятия не имели: на французов и итальянцев никто не ходил – они были непонятными для нас, поскольку в них не было драк. Самыми популярными были индийские фильмы – там все дрались друг с другом. Каждый из них смотрели минимум по десять раз, поэтому знали наизусть. Амитабх Баччан и Дхармендра были нашими кумирами, и кстати, многие ребята хотели стать актерами, как они.

Что касается спектаклей, я видел их только по телевизору, и они мне казались скучными и неинтересными, поэтому театр я не любил. Это изменилось, когда увидел постановки Георгия Товстоногова в БДТ. Тут я настолько полюбил театр, что почти каждый день ходил на спектакли, как на индийское кино.

БАКУ: Помните ли в детстве момент, когда вы поняли, что хотите быть не только зрителем, но и участником, автором?

Р.И.: В то время я понятия не имел, кто такой режиссер и в чем заключается его функция, поэтому становиться им мне в голову не приходило. Информации никакой не было. Но четко помню момент на последнем звонке, когда учитель спросил, кто куда пойдет учиться. Ребята отвечали «на учителя», «на врача», когда же очередь дошла до меня, я, стесняясь, сказал, что пойду в артисты. Все были сильно удивлены. Но я пошел по пути, который наметил.

БАКУ: Как вы приняли решение уезжать? Как сообщили родным, как вас отпустили?

Р.И.: Для азербайджанцев семья всегда на первом месте, всё остальное вторично. И это правильно. Мои родители, как любые нормальные любящие мама и папа, хотели, чтобы я отучился в каком-нибудь сельскохозяйственном институте, вернулся и был рядом с ними. Ну как минимум остался бы в Азербайджане, а не мотался по свету как скиталец. Когда я сказал, что хочу стать актером, они удивились, но отговаривать не стали. Мне кажется, подумали: «Со временем пройдет». Но я уже знал, чего хочу, и настойчиво шел к своей цели.

Сразу после окончания школы поехал поступать в Баку – как уже говорил, там не вышло. Тогда они мне позволили уехать в Москву, тоже без какого-либо сопротивления. Я сейчас осознаю степень их доверия ко мне: не каждый родитель способен отпускать 18-летнее чадо в свободное плавание. Ведь ощущение свободы – еще не свобода и может сыграть очень даже злую шутку. Когда кругом много соблазнов, один неверный шаг – и все планы, надежды, которые возлагали на тебя, могут рухнуть в одночасье. И я знаю таких людей, которые плохо кончили. Но я всегда помнил, ради чего нахожусь вдали от родителей, и делал всё, чтобы не подвести их.

БАКУ: В фильме вы говорите про родное село: «Тут мои одноклассники живут, друзья. В общем, здесь все свои». Нашли ли «своих» в Петербурге?

Р.И.: Друзья детства – это навсегда, существует какая-то невидимая связь с ними. Прошло уже 40 лет, а одноклассники все еще снятся мне. Это неспроста. В отличие от городских ребят, мы росли вместе, наше общение не ограничивалось школой. Конечно, и ссорились, и ругались, и дрались иногда, но это только сближало нас и сейчас вспоминается с большим удовольствием и ностальгией.

В Питере тоже есть друзья, которых смело могу назвать «своими», но буквально несколько человек. Ими я очень дорожу, понимаю, что таких больше не будет. Еще появятся приятели, коллеги, но друзья – вряд ли. Когда ты взрослый, друзей подбираешь осознанно, исходя из разных факторов. А друзья детства – это семья, братство по рождению. Их не выбираешь, а получаешь в дар свыше на всю жизнь.

БАКУ:  Еще про «Мою родню»: сложно ли сделать историю про близких универсальной, понятной любому зрителю?

Р.И.: Все зависит от того, что хочешь сказать. Ты снимаешь про свою семью для чего? Если есть идея, которую получится передать на ее примере, то все о’кей, твоя история будет интересна всем.

В моем случае история была универсальной, она могла произойти в любой интернациональной семье. Пришлось снимать мою, поскольку семья, которую планировали снимать изначально, в последний момент вдруг передумала – просто отказалась сниматься, и всё. Тогда я переключился на собственных родственников, и получилось спонтанно и естественно. При этом идея осталась прежней: человек должен знать свои корни, свою историю, знать, что ты в этом мире не одинок.

БАКУ: Сложно ли договариваться о съемке, когда твои герои – обычные люди?

Р.И.: С обычными людьми и легко и сложно. Легко, потому что они охотно соглашаются сниматься в кино, им это интересно. А сложность в том, что в любой момент могут отказаться. Хорошо, если отказываются до съемок, как в «Моей родне»: у меня было время найти замену – и, кстати говоря, спасибо изначально выбранной семье за их отказ, иначе я не снял бы своих близких. А если часть фильма уже готова, а герой ставит перед фактом, что сниматься больше не будет? У меня такого не было, но знаю случаи у коллег. В документальном кино герои снимаются бесплатно, поэтому у них нет никаких обязательств перед тобой. В любой момент могут развернуться и сказать: «Всё, баста». И ты ничего не сможешь поделать. Просто нужно быть готовым к этому и уметь спасать ситуацию.

БАКУ: У вас герои часто отказывались?

Р.И.: Только в «Моей родне». Из наших многочисленных родственников одна семья не попала в кадр – по какой-то своей причине не захотели сниматься.

БАКУ: Есть ли у вас какие-то особенные методы работы с людьми в кадре? Например, как вы добиваетесь того, чтобы они не обращали внимания на камеру?

Р.И.: Мой метод заключается в том, что герои должны привыкнуть к камере настолько, чтобы забыли о ее присутствии. В «Моей родне» я попросил оператора, чтобы он все время ходил и делал вид, что снимает. Я это называю «мозолить глаза». Сработало: буквально через пару дней его перестали замечать.

В «Плацкарте» надо было снимать разом, пока подходящий человек не сошел с поезда. Я и тут применил свой метод: предварительно беседовал с каждым героем часа по два, а оператор сидел напротив и делал вид, что снимает. Когда я понимал, что герой расслабился и перестал обращать внимание на камеру, делал знак оператору, и мы плавно переходили к съемкам. Так беседа получалась естественной и непринужденной. Наверное, поэтому часто спрашивают, не актеры ли снимались в «Плацкарте».

А в фильме «Кочевье» всё произошло само собой: пастухи были настолько заняты своими делами, что им просто было не до нас.