Меньшов был абсолютным эталоном русского консерватора. Всю жизнь прожил в одной стране, с одной женой, в городе, в котором не родился, но полюбил навсегда – в отличие от остальной страны, которая в Москву стремится и при этом терпеть ее не может. Даже дубль их с женой отчеств – Владимир Валентинович и Вера Валентиновна – выглядит основательно, как у старого генерала с супругой (каких ВВ переиграл в кино вагон и маленькую тележку).
Человек, разом бывший на экране маршалом Жуковым, маршалом Коневым и маршалом Устиновым, заслужил абсолютное поклонение военных сфер. Армейских, милицейских, должностных, людей тертых и основательных, в его актерской биографии было не счесть – оттого, видать, больше запомнились сюрреалистические пародии на них: прокурор Смородинов в «Городе Зеро» и нервный гость из «Курьера», у которого сын пьет молоко из банки. «Я имею право знать, кого я вырастил? – орал он в запале. – Пусть он мне скажет: ты старый осел, ты жил не так, я буду жить по-другому, я пойму – но пусть он скажет! Но ведь он же молчит! Помолчит и опять – кхх! – новую банку сосет».
И в довесок: «А молоко он все равно будет пить из банки! Сволочь».
Господи, уж сам ли ВВ не пил всю жизнь молоко из банки. Своей набыченной упертостью он бесил худсоветы, но совершенно пленял даже идейных недругов.
Ему: «Героиню зовут Катерина, а песня про Александру – надо прояснить». Он: «Отвяньте. Все равно наутро после премьеры вся страна запоет». И запела.
Ему: «Оскар» на церемонии можете подержать, но после придется вернуть». Он: «Шиш. Мой «Оскар». Не хочу, чтоб им на даче какая-нибудь прикиношная сволочь орехи колола». И не вернул.
Ему в разгар антиалкогольной кампании: «Все сцены попоек из фильма «Любовь и голуби» вырезать». Он: «Еще чего». Через неделю: «Вырезал». – «Где, как?» – «Да вот же, вот, три метра по живому с кровью, больше ни секунды не отдам». И не отдал.
Можно представить, каких мук ему стоило отказаться от роли Гоши, которую хотел играть сам. Но в его матером исполнении слесарь, явившийся в чужой дом застроить всех – ты лук чисть, ты не смей зарабатывать больше меня, а в воскресенье без разговоров марш на пикник, – распугал бы целые стаи утонченных бабочек-соотечественниц. Решение отдать роль мегаироничному Баталову, интеллигенту в 28-м поколении, всю жизнь умело притворявшемуся рабочим, было ходом не на миллион, а на все 86 миллионов, посмотревших фильм в первый год проката. Сыграло все: и надежный, с неба упавший принц, который всем хулиганам в рог даст и электроприборы починит, и первая ностальгия по первым непринужденным годам (странно было бы ностальгировать по войне и 1930-м): «Ямайка» из окон, «Авара гу» с общей кухни, шахматы на бульваре и Нечаев–Рудаков с куплетами в телевизоре. И таранный напор Людочки-Муравьевой, и сдержанное исполнение Кати женою Валентиновной – чтоб легко было самоотождествиться миллионам «ягодок опять», у которых в 40 лет жизнь только начинается. Женщины именно этого возрастного сегмента решали в СССР, на какой фильм идти семье.
И решили. «Москва слезам…» вот уже 40 лет неизменно сопровождает все национальные праздники и дни выборов – и жизнь ее, если верить слезам, еще только начинается.
У него же все началось с Баку, где отец-мореход «строил серьезную красивую карьеру» и где маленький ВВ пробыл всю войну. И бросало его с отцом, как товарища Сухова, «от Амура до самого Туркестана». Вспоминал двор на Нефтяников, музыку, Победу, малярию и пленных немцев на стройке Дома правительства. Мечтал прыгнуть с парашютом с вышки на набережной, но, когда дорос, его из города уже увезли. Четыре года поступал в театральное, год снова в Баку служил на водолазном катере (пригодилось для «Соленого пса»). Оттуда уже поступил в Школу-студию МХАТ.
Москва приняла с носка. Ролей после выпуска не давали: уж слишком для утонченных и лиричных 1960-х был простоват, ухватист и напорист. Он в согласии с реноме окончил режиссуру ВГИКа и написал под себя сценарий малометражки «Счастливый Кукушкин» – как влюбленный и отшитый от красотки простяга в ноль разорял ее отца-балаганщика снайперскими бросками колец на ножи и требовал выигрыш на представу (первая, между прочим, роль 16-летней Ларочки Удовиченко). Название озарило всю его дальнейшую карьеру: знал, что создан для счастья, и умел достичь. За самопрезентацией безработного актера последовало сразу три главные роли: так, без разгона в центр, мало кто начинал. Во втором же фильме герой по-меньшовски выдвигает председателем колхоза себя, да еще называется это «Человек на своем месте». Третий и четвертый вышли на экраны с разницей в неделю, причем «Соленого пса» – про бортовую собаку стармеха Мартьянова – сразу субтитрировали для глухих и с тех пор гоняли по учебному каналу четырежды в год. Пошла, как говорится, масть.
Еще через год он выпустит «Розыгрыш» с про школьный ВИА – девочки в ауте. 33,8 миллиона просмотров – больше, чем у «Вертикали» и «Вия».
А потом будет «Москва…», принятая страной и Академией, но трижды проклятая профессиональным сообществом. ВВ сначала расстраивался, а потом понял: он показал нелепый, неустроенный, проблемный советский мир, в котором можно жить, тогда как цех на тот момент окончательно уверился, что жить здесь ну совершенно нельзя. Меньшовскому характеру мазохизм несвойствен: если мир плох – он берется и чинит, и снова становится счастливым Кукушкиным, а несчастливцевы тем временем едут из несовершенного мира в совершенный, чтобы сладко проклинать родину оттуда.
В «Любви и голубях» он взялся за становой народный сюжет «положительный семейный дурак едет на курорт» – на который три русских гения уже создали три бессмертных шедевра: «Печки-лавочки», «Бриллиантовая рука» и песня про Колю, отправленного в польский город Будапешт. Этот, стало быть, вышел четвертым, причем фразу «Я ж не ихнего замесу – я сбегу» можно было ставить в эпиграф ко всем четырем сразу. Меньшов лично рулил действом в картузе с чубчиком как ритуальной дворцовой ассамблеей, возглашая: «Фигура вторая. Печальная».
«Ширли-мырли» тоже были посвящены ремонту расстроенного мира: что делать, когда все пропало? Найти алмаз лошадиных размеров и жить на него всей страной.
Он всегда хотел сделать мир лучше и человечнее.
Хотел – сделал.