Национальному музею искусств Азербайджана исполнилось 80 лет. По случаю юбилея «Баку» поговорил с его директором Чингизом Фарзалиевым о классике и моде, о Париже и Баку, а также об искусстве дипломатической эквилибристики.

Особняки на улице Ниязи окутаны легендами. В одном из них жил миллионер Гаджи Зейналабдин Тагиев, бакинский меценат, герой романа «Али и Нино», автор знаменитой фразы «В одной руке держите веру, а в другой – прогресс». Другой дом был заказан нефтепромышленником Львом Де Буром, не дожившим до завершения строительства, и продан «Каспийскому товариществу». Просторные изящные залы, по-европейски сдержанная роскошь отделки (символ эпохи первого нефтяного бума): эти комнаты видели многое, переживали потрясения, переходили из рук в руки. В конце концов оба дома были переданы Национальному музею искусств.

Такому пространству надо соответствовать: трудно представить себе в кабинете Де Бура безликого чиновника. Чингиз Меджидович Фарзалиев, сегодняшний директор музея, обладает удивительным свойством: он оказывается уместным в любой ситуации, своим в каждой стране. Мы познакомились в Венеции, во время 54-й Биеннале, – Фарзалиев был комиссаром азербайджанского павильона. Экспозиция тогда располагалась в палаццо Бенцон, что на Гранд-канале. «Выбрать правильное пространство – едва ли не самое важное в современном выставочном деле, – сказал нам тогда Чингиз муаллим. – Сейчас в моде стерильные белые стены, но это ненадолго: стены должны добавлять новые смыслы».

Интересно, что многие туристы тогда принимали Фарзалиева за хозяина палаццо – именно таким им представлялся типичный итальянский аристократ: утонченным, чуть ироничным, стильным, галантным, подчеркнуто вежливым, равно доброжелательным со всеми. Впрочем, если бы дело происходило в Париже, его бы, скорее всего, посчитали идеальным французом. Его имя можно обнаружить в списке выдающихся людей искусства Международного биографического центра Кембриджского университета (Англия): в декабре 2016-го посол Великобритании в Азербайджане Кэрол Крофтс вручила Чингизу Фарзалиеву медаль почетного профессора этого центра. А годом раньше Фарзалиева наградили орденом «За заслуги перед Австрийской Республикой». Это вот и называется словом «универсальность» (не путать с космополитизмом).

При входе в Национальный музей искусств первым делом отмечаешь его старомодность. Сразу вспоминаются романтические музейные концепции XIX века: энциклопедизм, разделение жанров, строго последовательная драматургия экспозиции от старого к новому. Роскошный паркет не прикрыт половиками; посетителя не унижают, заставляя завязывать тапочки: ты входишь во дворец – и все его богатства на время твои. Развеска осуществлена в хронологической и тематической последовательности – никаких модных ныне смешений и смещений. И в этой хрестоматийности чувствуется не косность, а осознанная позиция.

«Да, у нас классический музей, – упреждает вопросы директор. – Отдавать дань моде времени, я думаю, не вписывается в нашу задачу. Для этого есть масса галерей, небольших музеев, в чьи, так сказать, обязанности это можно вменить. Наше собрание насчитывает около 18 тысяч (если эта цифра уже не превышена) разнообразных экспонатов мирового искусства. Говоря простым языком, у нас есть всё! За 80 лет существования музея собиралась коллекция, скрупулезно, от предмета к предмету. Какие-то экспонаты входили в состав постоянной экспозиции, какие-то участвовали в разовых выставках, а есть и те, что никогда не были представлены широкой публике. Но я не устаю повторять: золото, зарытое в земле, теряет ценность. Так и музейные экспонаты – их нужно и должно выставлять, они должны общаться с людьми, видеть свет. К каждому предмету из нашего собрания я отношусь как к живому. У каждого своя энергетика. И, знаете, есть некая несправедливость по отношению к ним в том, чтобы держать их взаперти. Понятно, что невозможно показать все одновременно, но для того и существуют выставки. И я намеренно веду тематические проекты юбилейного года. В следующем году будет представлено искусство Голландии и Германии, Японии и Китая. Чуть позже – искусство Британии, хотя немногочисленное по экспонатам, но ценнейшее». Кабинет директора совсем не напоминает вотчину администратора: обжитое пространство располагает к неспешному разговору; научные сотрудники входят запросто, без предварительных созвонов; вдоль стен – стеллажи с книгами. Отдельными рядами – издательские проекты, инициированные Чингизом Меджидовичем. Предмет особой гордости – серия Servet («Достояние»), посвященная азербайджанским художникам ХХ–ХХI веков, уникальным собранием работ которых музей обладает и постоянно пополняет его. 

Чингиз Фарзалиев сам прекрасный художник, тонкий психолог и великолепный портретист. Он автор фундаментальной «Антологии азербайджанской живописи», доктор искусствоведения, посвятивший много лет изучению локальной живописной школы, частью которой и сам является. Почти всех героев этих текстов Чингиз муаллим знает лично. И конечно, современный директор музея – не столько систематизатор и хранитель, сколько популяризатор и открыватель. По сути дела, Фарзалиев вытащил из запасников и собрал, путешествуя по мастерским, работы десятков азербайджанских художников – открыл их связи, многообразие школ, взаимные влияния. Задолго до внезапно вспыхнувшего международного интереса к феномену «абшеронской школы» он посвятил каждому из членов кружка отдельную монографию. Всегда интересно, как амбиции художника (априори индивидуалистичные) соотносятся с миссией функционера государственного масштаба, требующей подняться над личными интересами и мыслить категориями исторической ценности.

«Вообще, это не такая уж сложная дилемма, как представляется со стороны, – Чингиз Меджидович умеет вежливо отвечать на самые дурацкие вопросы. – Я, конечно, тоже когда-то боялся стать администратором и перекрыть себе путь к мольберту. Но вот минуло уже чуть больше семи лет, как я принял на себя обязанности директора Национального музея искусств Азербайджана, и уверенно могу назвать эти годы самой счастливой порой жизни. Потому что это очень творческая работа – в современном мире уж точно. Директорам музеев прошлого было куда тяжелее – надо было собрать, отвоевать, описать, систематизировать. Я же занимаюсь ювелирным делом: музейное собрание огромно, его надо местами огранить, что-то добрать, с чего-то стряхнуть пыль. К примеру, на момент моего вступления в должность экспозиция, посвященная древнему Азербайджану, была недостаточно объемна и глубока. Не было последовательного повествования об эволюции искусства нашей страны. Я на свой страх и риск закрыл этот отдел, поставив перед собой задачу: пока не соберу всё нужное и необходимое для создания экспозиции, способной в полном объеме отразить становление азербайджанского искусства, он не будет открыт. Объем работы невероятен: более 30 экспедиций по всем районам Азербайджана. Я познакомился с директорами всех музеев, с огромным количеством коллекционеров, включая частных. Не могу рассказать о той дипломатической эквилибристике, к которой приходилось прибегать, чтобы убедить этих людей поделиться своими сокровищами с широкой публикой. В итоге родилась то уникальное пространство, с которым можно ознакомиться сегодня. Теперь мечтаю о возможности организации выставки ценнейшего наследия азербайджанской культуры – того, что осталось от художественных ценностей разрушенного дворца Сардара в Эривани. Правда, кто-то может возразить, что, будучи профессиональным художником-живописцем, я в последнее время не занимаюсь созданием картин. Но ничего в этом страшного нет. Например, спортсмены по наступлении определенного времени переходят на тренерскую работу».

«Дипломатическая эквилибристика» – очень точное определение одного из главных талантов директора. Чингиз муаллим умеет договариваться. У него есть уникальное свойство – общаться с любым собеседником так, как если бы это был самый интересный для него человек на свете. Это подкупает. И помогает осуществлять масштабные проекты, такие как выставка «Искусство Франции», открывшаяся в год 80-летия музея.

«Эту выставку сложно было не столько собрать, сколько развешать, – с неожиданно сентиментальной улыбкой вспоминает Чингиз Меджидович. – Ведь помимо картин здесь представлены скульптура, роскошные вазы, часы, великолепная посуда, предметы туалета, веера. Искусство жизни – великий талант французов, их несомненный вклад в мировую культуру. Каждому народу присуща ярчайшая черта. Какой-то народ – воины, другой – поэты и музыканты; жители Апеннин обладают массой талантов, но ничто не сравнится с легкостью их общения и юмором; немцы покоряют четкостью исполнения и дисциплинированностью. А вот французам от природы дано умение чувствовать красоту. Я помню свое впечатление от первого посещения Парижа. Я был словно рыба, которую после содержания в неволе выпустили в естественный водоем, где она оказалась в нормальной среде и перестала нервно трепыхаться. Я моментально почувствовал Париж, тем более после прочитанной литературы и изучения всего, что связано с французской столицей. Потому я люблю ходить в этом городе пешком. Мне близка его аура, она дает мне возможность чувствовать себя парижанином. Мне легко здесь. В будущем, когда я стану придумывать выставку искусства Голландии, Бельгии, Британии, в них будут заложены мои впечатления о Гааге, Амстердаме, Лондоне, Брюсселе, и я буду примерять на себя ощущения жителя этих городов. Я надеюсь, что мне удастся осуществить задуманные выставки (как тут не вспомнить азербайджанское выражение Mənə qismət olsun – «Пусть мне это будет суждено»). И не буду скрывать, я давно хотел презентовать искусство как путешествие. 2016 год был объявлен годом мультикультурализма, совпав с 80-летием Национального музея искусств Азербайджана. Это и стало удачным поводом для серии тематических выставок. Нам есть что выставлять».

Три года назад два дома на улице Ниязи были объединены в единое пространство: теперь маршрут посетителя стал непрерывен и представляет собой большое турне из Европы в Азию и обратно. Построенная между двумя домами новая галерея – открытый городу стеклянный переход, предназначенный для презентации новейших течений и интерактивных экспозиций.

Впрочем, к экспансии новых медиа в консервативную музейную сферу Чингиз Меджидович относится настороженно. «Электронный объект и живой экспонат – совершенно разные формы жизни. Каждая художественная работа несет собственную энергетику. Пусть ребенок узнает о существовании шедевра через интернет, но увидеть живой оригинал – счастье непосредственного знакомства. Это как пожать руку звезде, которую до этого видел лишь на экране. Понятно, что, согласно современным требованиям, многие музеи создают электронный формат своих экспонатов. Я человек классических взглядов – и признаюсь, что такая подача искусства мне не особенно доставляет удовольствие. Я должен ощутить предмет, почувствовать его».