Мой город полон удивительных зданий. Я могу рассказывать о них бесконечно, начиная с домов, где вырос, и продолжая другими великолепными произведениями архитектуры.

Квартира моего деда по отцу располагалась на третьем этаже знаменитого дома Исабека Гаджинского – самого удивительного и, наверное, самого красивого здания на бакинской набережной. Один балкон выходил на Приморский бульвар – оттуда здорово было любоваться Каспием. Другой смотрел на Девичью башню, перед которой росли четыре хан-чинары – огромных платана. Я мечтал, что, когда вырасту, дотянусь с балкона до хан-чинары рукой. Но чинары меня не дождались, ушли в историю.

За Девичьей башней, где сейчас археологи откопали остатки древней мечети – основание часовни Святого Варфоломея, в 1960-е, пору моего детства, было ровное асфальтированное пространство, там останавливались туристические автобусы. Чуть ниже, на широкой улице между башней и Джума-мечетью, «крепостные» (жители бакинской крепости) играли в футбол. И так отчаянно играли, что посмотреть на их баталии приходили тренеры «Нефтчи» и других серьезных команд. Случалось, что кого-то из героев дворового футбола приглашали в клуб.

Старый город, наш Ичери шехер, в те годы был не такой нарядный, не такой туристический. Зато, кажется, куда более запутанный. У моих одноклассников, живших в его переулках, была специфическая проказа: если кто-то не местный им сильно досаждал, они заводили бедолагу в глубину крепости, откуда выбраться без провожатого было затруднительно. Помните паническую беготню героя «Бриллиантовой руки» в исполнении Андрея Миронова по переулкам и тупикам бакинского Старого города? Можно сказать, она основана на реальных событиях.

Размышляя о Старом городе той поры, я сразу вспоминаю его запахи. Каждый квартал пах по-своему: где-то всегда стоял аромат свежеиспеченного хлеба, где-то – долмы или еще чего-то очень вкусного. Двери домов всегда были нараспашку, вот запахи и блуждали по переулкам.

Сам я родился в другой части Баку, на Баилове, в военно-морском районе. Мама работала там в детской больнице, а неподалеку, ближе к Нагорному парку, был городской зоопарк, который я очень любил. Совсем детское воспоминание: мама приходит с работы и сообщает грустную новость: «В зоопарке умер слон».

Отец был энергетиком, занимался электрификацией республики. Он объездил весь Азербайджан, досконально знал чуть ли не каждую деревушку, в каждом селении был знаком с аксакалами. Память у папы была потрясающая. Уже в 1990-е мы как-то ехали на моем «жигуленке» по Ахсуинскому перевалу. Дорога не лучшего качества вилась в гору серпантином, темнело. И вдруг вроде бы дремлющий папа произносит с заднего сиденья: «Тут осторожнее, на дороге будет яма». И действительно, яма была!

Несмотря на то что отец занимал важную должность, семья жила в скромной однокомнатной квартире. Когда я родился, путем сложной комбинации удалось сменить ее на две комнаты в коммуналке: баиловскую квартиру поменяли на столовую, а дядину комнату в далеком Мингечауре – на спальню. Это был старинный ашумовский особняк рядом с нынешней площадью Фонтанов – теперь вечером мы могли запросто пойти погулять на бульвар. Отец после работы бронировал столик в кафе, где подавали кофе глясе, и заходил за нами, а чтобы не подниматься, кричал нам с улицы. Первый раз это вызвало мамино недоумение – папа почему-то позвал не ее, а меня, совсем малыша: «Рахиб! Рахи-иб!» Но тут же мама сообразила, что громко выкрикивать на улице женское имя тогда показалось бы крайне неприличным.

Прогулки по бульвару были полны развлечений и приключений. До наших дней не сохранилась необычная бакинская водная карусель: в бассейне по кругу плавали лодки, увлекаемые специальными штангами. В другом бассейне, со статуями лебедей (его недавно восстановили), я запускал моторные катера, которые отец привез мне из Риги. Вообще бассейнов на Приморском бульваре было немало, но все с фонтанами, что было чревато для таких корабликов. Поэтому «лебединый» привлекал многих судомоделистов.

Наш балкон выходил на узкий и крутой Ашумовский спуск. Сейчас по нему проходит трасса «Формулы-1», и этот участок, кажется, самый сложный в мире. За спуском была крепостная стена, а за ней – военная комендатура. Однажды папа привез из Губы два ящика знаменитых местных яблок, и мы с сестрой, оставшись одни, принялись кидать яблоки караульным солдатам. Перекидали целый ящик. Правда, не все долетели до комендатуры – маловаты мы были и слабоваты, но солдаты все же смогли угоститься. Папа почему-то не оценил наш благотворительный порыв и здорово нас отругал. Сейчас на том месте разбит красивый парк и отреставрирована старинная баня.

В теплое время года мы всей семьей завтракали или ужинали на балконе. Когда сгущались сумерки, папа разворачивал наш телевизор «Электрон» и мы с балкона смотрели какой-нибудь концерт или фильм.

Иногда отец жарил на балконе шашлыки. Но когда началась эпоха дефицита продуктов, в том числе мяса, он эту традицию прекратил: «Неудобно перед людьми».

Летом я нередко спал на балконе. Правда, сильный бакинский ветер мог доставить неприятности. Однажды я не учел, что внизу идет ремонт проезжей части, и утром проснулся присыпанный песком и даже мелким гравием.

Я повзрослел, мама уже отправляла меня в магазин за немудреными покупками. Большой гастроном находился напротив нашего дома.

– Тётя, взвесьте мне, пожалуйста, 200 граммов масла!

Дородная продавщица сперва клала на весы лист плотной оберточной бумаги, что, несомненно, утяжеляло покупку, а на нее кусок желтого масла, отрезанного от большого бруска.

В гастрономе продавалась и черная икра. Полукилограммовая банка стоила шесть рублей с копейками. Однако привередливые бакинцы предпочитали приобретать деликатес у рыбаков и перекупщиков – это было значительно дешевле. Поэтому из жестяных банок с икрой в магазинах выстраивали декоративные пирамиды.

А прямо в нашем доме был магазин грампластинок «Мелодия», где я с интересом разглядывал яркие конверты Апрелевского завода. Впрочем, как и в случае с икрой, опытные покупатели предпочитали отовариваться с рук. У входа в магазин нередко стоял болезненного вида дядька в пальто и с коричневым пакетом. Дядька предлагал всевозможный музыкальный дефицит – польские, венгерские и даже западноевропейские диски, а также самодельные фотоплакатики с портретами звезд: The Beatles, Santana, Deep Purple и прочих. С этого фарцовщика, которого звали Джавид, пожалуй, и началось мое увлечение музыкой.

Дома у нас был монофонический бобинный магнитофон «Мрия», выпущенный к 100-летию Ленина. Он постепенно перешел в мое пользование, и я принялся записывать «все самое лучшее». В новогоднюю ночь приходилось не спать до пяти утра, чтобы записать на микрофон традиционные «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады». Позже мы с друзьями научились копировать на магнитофонную ленту записи с редких пластинок.

Я поступил в одну из самых старых бакинских школ – 132-ю, что напротив мэрии. Пешком от дома туда можно было дойти минут за 15 через Старый город, но мы с сестрой иногда ездили на троллейбусе. Когда-то в здании школы был лазарет Бакинского местного батальона, а в 1886 году там разместилось учебно-воспитательное заведение святой Нины для девочек, при Азербайджанской Демократической Республике переименованное в Азербайджанскую Первую национальную женскую гимназию. При СССР там были разные военные школы для командиров РККА, а с 1937 года в здании расположилась школа № 132, а потом и школа № 134.

В 132-й существовало знаменитое предание, которое знали все поколения учеников: нельзя проходить под центральным балконом, украшавшим фасад, – непременно получишь двойку. Последняя реконструкция лишила исторический дом этой приметы. Вероятно, двоечники отомстили балкону.

С уроков нередко сбегали. Помню, как однажды в лютый мороз мы с другом Тельманом отправились «на шаталу» (так в Баку до сих пор называются незаконные прогулки вместо уроков). И Тельмана угораздило провалиться сквозь лед в тот самый бассейн с лебедями. Вся шатала насмарку! Пришлось возвращаться в школу. Учительница биологии Тофига ханым, чудеснейшая женщина, быстро оценила ситуацию и велела Тельману сесть поближе к батарее отопления греться и сушиться. Тельман снял носки и повесил их на батарею. Ох, напрасно он это сделал...

В другой раз вместо уроков мы отправились в кино. Фильм в кинотеатре «Вэтэн» на Торговой был нудный-пренудный. Мы сидели и размышляли, что скучнее – уроки или эта картина. В этот момент что-то сильно громыхнуло, и в зал ввалилась буфетчица с гигантской пустой кастрюлей. Буфетчица растянулась на полу, а крышка от кастрюли с грохотом покатилась по залу. Через пару минут всех эвакуировали. Оказалось, что в доме напротив, где располагался детский магазин «Джыртдан», произошел взрыв газа и начался пожар.

Мы любили гулять по Торговой (сейчас улица Низами) и саду Карла Маркса (сейчас площадь Фонтанов): покупали сладости, ели мороженое. В знаменитом кафе «Наргиз», где снимались эпизоды «Человека-амфибии», мороженое было дороже, чем где-либо, зато всегда.

В честь последнего звонка мы всем классом отправились на бульвар, а потом мальчики пришли ко мне домой, потому что к тому времени у меня была самая большая коллекция современной популярной музыки: Демис Руссос, ABBA, Slade... На выпускном у нас звучал свежайший альбом Донны Саммер Love to Love You Baby. А спустя пару лет я уже сам устраивал выпускной вечер для моей школы – арендовал аппаратуру, подбирал моднейшие аудиозаписи. Сохранилось забавное фото той поры: я на сцене за пультом с кассетой в руке, а над головой – портрет Ленина.

До четвертого класса в школу меня водил дедушка. Его звали Керим Керимов, он был одним из первых выпускников Бакинского университета и всю жизнь преподавал математику в Шеки. Но после смерти бабушки дед переехал в Баку и поселился у дочери – моей мамы. Дедушка Керим был настоящим азербайджанским интеллигентом, он очень напоминал мне главного героя фильма «Наш учитель Джабиш», всегда был элегантно одет: зимой – в пальто и каракулевую шапку, летом – в чесучовый костюм. Проводив меня на занятия, дед покупал газету и шел читать ее на бульвар.

Его жена, бабушка Сеиднися, была дочерью богослова-ахунда из старинного рода. Ее дедом был знаменитый Гаджи Абу-Тураб – друг и наставник Гаджи Зейналабдина Тагиева. Бабушка работала в детском доме и нередко приводила воспитанников домой. Ее брата Миргасыма, поэта, в 1937 году сослали в Иркутскую область за вымышленную антисоветскую деятельность. Там с ним произошла удивительная история.

Миргасым услыхал, что в соседней колонии отбывает срок выдающийся азербайджанский драматург Гусейн Джавид, перед которым он преклонялся. Ему удалось перебраться в ту колонию и найти писателя.

– Джавид-эфенди, вы, возможно, меня помните, – сказал Миргасым, – мы встречались на поэтическом вечере на даче Сеидгусейна. Как вы здесь?

– Мне холодно, – печально сказал Гусейн Джавид.

Тогда Миргасым снял с себя теплую шерстяную безрукавку домашней вязки и надел ее на писателя. А спустя некоторое время, получив из дома посылку, принес Джавиду и теплые шерстяные носки:

– Вот, учитель, это моя бабушка связала.

– Славная женщина, джан-бабушка! – благодарно улыбнулся классик. Видно было, что он тяжело болен.

Гусейн Джавид скончался в 1941 году. Миргасым вернулся из ссылки и был реабилитирован. Всю последующую жизнь он спокойно относился ко всяким бытовым неурядицам: «Я такое повидал, что все это пустяки», – говорил он.

– А почему у тебя на двух пальцах нет ногтей? – спрашивали его дети.

– Кошки поцарапали, – отшучивался Миргасым. Однако историю про Гусейна Джавида он рассказывал не раз.

Миргасым умер в 1981 году. А в 1982-м были вскрыты захоронения под Тайшетом. И благодаря сохранившимся в могиле шерстяным безрукавке и носкам были опознаны останки Гусейна Джавида.

Я поступил в Азербайджанский институт нефти и химии на энергетический факультет. Это была семейная традиция: большая часть преподавателей факультета училась у моего деда по отцу, которого тоже звали Рахиб Алиярзаде. После окончания института я десять лет отработал по профессии, даже был заместителем начальника в двух управлениях. Но когда в Азербайджане появилось независимое радио, я распрощался с энергетикой и стал одним из первых радиоведущих.

На смену увлечению роком пришла большая и неистребимая любовь к джазу. Как-то друг дал мне кассету с редкими записями Вагифа Мустафазаде, у другого товарища услышал Рафика Бабаева. Я был просто потрясен их музыкой и понял, что джаз – моя последняя любовь. Я активно участвовал в организации джазовых мероприятий, собрал большую коллекцию национального джаза. Когда составляли джазовую энциклопедию Азербайджана, некоторые записи нашлись только в моем собрании.

Тем временем пришла и работа на телевидении. Пересматривая классические азербайджанские фильмы, такие как «Хлеб поровну», «День прошел», «Последняя ночь детства», я с юности мечтал сделать проект с прогулками по местам их съемок, чтобы показать людям, как они выглядят сейчас. Наконец такая возможность появилась. Я стал снимать передачи, посвященные истории моего любимого Баку, любимого Азербайджана.

Дальше – больше. Объехали почти все окрестные деревни и поселки, среди которых есть невероятно древние и удивительные. Ах, какие открытия нас ждали! Например, в поселке Бюльбюля я обнаружил элегантный двухэтажный дом польских богачей Рыльских эпохи нефтяного бума: в нем сохранились замечательные детали из дерева и даже дореволюционные латунные шурупы! Не менее интересен был особняк нефтепромышленника Зейца там же – прекрасная, редкая архитектура.

Некоторые программы мы посвящали целым улицам: скрупулезно восстанавливали имена владельцев домов, знакомили зрителей с увлекательными историями Меркурьевской, Николаевской, Барятинской... Всего вышло почти 400 передач.

Вот, например, дворец Исмаилия, выстроенный польским архитектором Иосифом Плошко в стиле венецианского палаццо. Он, к сожалению, был значительно разрушен дашнаками в 1918 году, но его восстановили. Я с восторгом убедился, что в здании сохранились две оригинальные комнаты, демонстрирующие великолепие замысла архитектора. Одна из них стала кабинетом президента Национальной академии наук Азербайджана.

А какой потрясающий дворец выстроил другой поляк, Иосиф Гославский, для магната и мецената Гаджи Зейналабдина Тагиева! Это выдающееся здание занимает в форштадте целый квартал. В нем сейчас размещается Музей истории Азербайджана.

Дома, улицы, бакинцы – все это темы для новых и новых передач и исследований. Надеюсь, что когда-нибудь удастся выяснить подробности о таинственных подземных ходах Баку и Абшеронского полуострова. Пока о них известно очень мало. Существует, например, легенда о подземной дороге, ведущей от дворца Ширваншахов в сторону гор. Есть сведения о подземном ходе, тянущемся от Девичьей башни к разрушенной и затопленной крепости Сабаил. Я сам школьником видел в Губернаторском садике открывшийся лаз в какое-то подземелье – позже его замуровали от греха...

Что может быть увлекательнее, чем изучать историю родной страны? В Азербайджане открытия ждут на каждом шагу, и за каждым открываются такие необозримые пространства, что понимаешь: работы хватит не на одно поколение!