Фикрет Абдуллаев родился на Абшероне. И вся его жизнь – и личная, и общественная – связана с ним. Историк по образованию, он долго был директором Государственного историко-этнографического заповедника «Гала», а с недавних пор главный хранитель Национального историко-художественного заповедника «Гобустан». За все эти годы он стал уникальным специалистом по истории Абшерона. А историки Абшерону требуются не меньше, чем нефтяники.

Фикрета муаллима мы в журнале «Баку» знаем, кажется, всю жизнь. Как только на повестке дня возникает Абшерон, в голове сразу возникает его образ. Ему можно позвонить с любым самым странным вопросом («Фикрет муаллим, на каком языке говорили люди на Абшероне в XIV веке?», «Фикрет муаллим, у вас в Гале за чайханой стоит камень с пиратскими символами, не подскажете случайно его историю?») – и получить ответ. Помочь организовать съемку в живописном дворе (чтобы и старая чинара, и самовар пыхтел, и свет правильно падал), заполучить на эту съемку самый праздничный на свете плов, или двух верблюдов, или 20 мальчишек, одетых в национальные одежды, – все наши проблемы он разрешает со своей фирменной невозмутимостью и иронией. Не раз, одним словом, мы имели случай убедиться в том, что Фикрет Абдуллаев на Абшероне свой человек.

И всякий раз после того, как софиты выключаются, он ведет гостей на прогулку по своему селу и рассказывает по дороге про зороастрийское прошлое местной башни, про загадочные гербы над воротами, обращает внимание на мелочи вроде каменной петли на стене мечети, к которой веками привязывали лошадей. Показывает калитку во двор своих дедов, откуда во время войны ушли жить ближе к морю, и дом простоял в неприкосновенности много лет. Внезапно исчезает в полутемной прохладе Чемберекендской мечети, построенной в крестообразной форме византийской часовни, да еще со специальными помещениями для медитаций. «Зачем они? Почему? Как оказались здесь?» – похожие вопросы звучали и звучат в каждом из увлекательных рассказов Фикрета муаллима.

«Историю надо слышать, – говорит он по поводу своей любви к камням. – Камень несет информацию, если умеешь услышать его. Мне всегда нравилось, когда дом, или мечеть, или просто камень трогаешь – а он теплый, глянцевый. Это ведь люди его отполировали. Молились, жили, детей растили и, проходя мимо, трогали рукой – тысячелетиями! Вот это для меня история».

Довольно рискованная затея – попросить рассказать о своем Абшероне человека, для которого он не ограничивается десятилетиями собственной жизни, но распространяется на века и даже тысячелетия. Как выбрать главное? Что самое интересное? Отправившись в путешествие по волнам абшеронской памяти, Фикрет муаллим взял с собой то, что больше всего любит на этой земле, и рассказал об этом несколько историй.

Терпимость

«У меня было две биби – родные тети, сестры отца, и эти тети были совершенно разные. Одна голубоглазая, очень светлая, полная – настоящая бакинская ханым, которая с достоинством несет себя по жизни. А другая худенькая, маленькая, черненькая, вся очень прочная, как натянутая струна. В нашей большой родне много кровей было намешано (хотя смуглых, как я, большинство). Точно так же и моя школа всегда была многоликая. Никто никогда не спрашивал, кто есть кто, вместе играли, бегали, дискотеки устраивали. Я был единственный из нашей родни, кто учился на русском языке, остальные учились и говорили на азербайджанском – довольно консервативная среда. Несмотря на это, у всех было очень терпимое и простое отношение к людям. Если человек ходит не так, выглядит не так, одевается не так, как все, это ни для кого не было главным. Достаточно, чтобы человек был хороший. Я думаю, толерантность в нас была заложена генетически, потому что наш народ всегда жил на торговых путях: Абшерон много веков был перекрестком между Востоком и Западом, Севером и Югом, и через них постоянно проходили новые люди».

Пиры

Село Гала и заповедник, директором которого Фикрет Абдуллаев работал 25 лет, находятся в 40 минутах езды от Баку. Хорошая скоростная дорога ведет по каменистой полупустыне, вдоль которой стоят приземистые нефтяные вышки, и от вышки к вышке как будто идет обратный отсчет времени.

Гала трепетно оберегает свою самобытность. Когда-то это был маленький город, удачно расположенный неподалеку от порта: в порту разгружали корабли торговцы, чтобы затем отправиться в Баку и на север, и их путь проходил через Галу. В XIV веке море поднялось, порт затопило, торговля ушла из Галы, и городок постепенно превратился в село, где сейчас живет около 5000 человек. И до сих пор здесь происходят удивительные вещи.

«Поклонение камню – очень древняя традиция. Она есть у многих тюркских народов и берет начало много тысяч лет назад. На Абшероне огромное количество пиров – так называют святые места, которым поклонялись испокон веков, – и для меня это классический пример толерантности. Святилища, по сути, противоречат ортодоксальному исламу. Хотя названия у них мусульманские и молитвы мусульманские, это чистое язычество».

Пиры – секрет для внутреннего пользования. Их не покажут чужакам. На небольшой территории Галы их пять, и Фикрет муаллим знает каждый с детства. Один из пиров – большой черный тутовник («благородное дерево») – теперь находится в частном дворе. «К нему ходят, когда у ребенка болят уши, – рассказывает Фикрет муаллим. – Три раза вокруг дерева обходишь, читаешь молитву и закапываешь ребенку в ухо три капельки воды, освященной под этим деревом».

«И что, помогает?»

«Люди верят, что помогает».

К другому пиру ходят просить у Аллаха детей: возле священного камня нужно провести обряд, потом прочитать молитву, а в конце разбить что-нибудь стеклянное. Если разбилось с первого раза, значит, желание услышано и ребенок появится. Еще один пир лечит разные болезни: ревматизм, артрит, радикулит. «Приходите на озеро, там маленькая скала, под ней глина – ее выкапывали столетиями, сейчас уже огромная яма. Глину разводят водой и мажут место, которое болит. И одновременно халву готовят на очаге рядом с пиром. Потом возвращаются в село (там километра три идти): пока эту халву раздают соседям, знакомым и незнакомым, пока поговорят со всеми, глина высыхает и отпадает, и с ней уходит боль».

Петроглифы

Фикрет муаллим говорит: «Мне по жизни повезло – я всегда работал на Абшероне. Сейчас добрался до западной его окраины, до Гобустана. То есть весь Абшерон исходил, как говорится». В Гобустане начинаются горы. В Гале Фикрет Абдуллаев работал больше с людьми, а в пустынном каменистом Гобустане приходится работать с камнями. За несколько дней до нашей встречи он совершил небольшую экспедицию в дальний край заповедника, впервые своими глазами увидел удивительно хорошо сохранившийся так называемый караван-сарай Мияджик или Гарачи. Фикрет муаллим рассказывает, что существующие караван-сараи внезапно сложились для него в очевидную последовательность – торговый путь как часть Шелкового пути.

«Я люблю Абшерон за то, что в нем так много неизведанного. Взять хотя бы петроглифы. В Гобустане есть камни, на которых огромные наслоения таинственных наскальных рисунков. Казалось бы, вокруг полно скал, рисуй где хочешь. Но нет, люди на протяжении тысячелетий, с верхнего палеолита буквально до XIX века, высекали их в определенных местах. Сейчас иногда местные жители, когда играют свадьбы, берут разрешение, чтобы сделать один танцевальный круг на этой горе, приезжают сюда ради одного танца. Спроси их – зачем, они вряд ли ответят. Но поклонение этим странным камням, этим плоским горам, выросшим на ровном месте, остается».

Свой устав

Мир узнал об Абшероне, когда начался нефтяной бум конца XIX – начала ХХ века. Баку за считанные годы стал нефтяной столицей и стремительно распространил свое влияние на поселки вокруг, где, собственно, и добывалось «черное золото». До тех пор на Абшероне занимались сельским хозяйством: пасли баранов и овец, сажали шафран и хлопок, пшеницу и табак, помидоры и огурцы. Когда начали промышленную добычу нефти и земли стали выкупать или брать в аренду, люди уже не могли себе позволить пасти баранов и сажать пшеницу, поэтому можно сказать, что нефтяной бум изменил не только пейзаж полуострова, но и образ жизни его жителей. Но гораздо, гораздо медленнее менялся образ мыслей.

«Вот что удивительно, – размышляет Фикрет муаллим. – До сих пор Гала, Нардаран, Маштаги, Бильгя остаются одними из самых консервативных сел в Азербайджане по быту. При том что они расположены очень близко к Баку. Я думаю, что это противодействие тому сильнейшему городскому натиску, который они пережили. Только сейчас, наверное, появилось первое поколение, которое начало смягчаться в быту. И речь не о том, чтобы носить чадру, – как раз в бытовых вопросах эти поселки всегда были достаточно демократичны».

«Ага, а в чайхану женщин не пускали!»

«А в чайхане женщине делать нечего. Чай пили в бане».

И Фикрет муаллим со знанием дела рассказывает про то, как в женские дни все женщины общины собирались в бане. За каждой ханым служанка несла медный сундучок в виде груши, в котором лежали мыло, сурьма, разные банные принадлежности. В бане каждая сначала демонстрировала собравшимся свои украшения, потом складывала их в сундучок и сдавала на хранение банщику. На таком собрании решались самые важные вопросы – в частности, выбирали и сватали невест.

«Моя прабабушка молла Фатима была очень известной личностью в Гале. Ее часто звали в другие села на религиозные церемонии, и она садилась на лошадь – не в фаэтон! – и не так, как показывают женщин в кино, а как наездник-мужчина. Надевала шаровары, заправляла юбку за пояс, чтобы не мешала, и ни один мужчина не мог ей ни слова сказать, даже муж. Так что вы не верьте рассказам про забитость женщин на Востоке. На самом деле в определенном возрасте именно женщина становилась главой клана».

Дачники

«Я прекрасно помню, как бывало в годы моей юности, пришедшейся на 1970-е годы. Наступал май – и девяносто процентов людей выезжали из Баку на Абшерон, на дачи. Везли с собой матрасы, подушки, мешки с мукой (хлеб на дачах пекли сами, в тандырах). В жару в городе оставаться было невозможно, асфальт плавился. На побережье заполняли все свободные пространства.

Дом к ночи нагревался, а на улице, наоборот, становилось прохладно, и когда солнце заходило, вся жизнь перемещалась на улицу. Даже спали под открытым небом. От комаров шили большой прямоугольник из марли, натягивали его как палатку, а нижние концы заправляли под простыни».

У дачного Абшерона было два вкуса: вяленой рыбы, которую осенью огромными связками увозили в город, и арбузов. Арбузы эти – маленькие, но сладкие, как мед, – выращивали прямо на берегу, на огромных бахчах, которые устраивали в глубоких ямах во влажном песке.

«И что, дачники не таскали арбузы с пляжа?»

«Нет, конечно. Люди-то были с понятиями. Бахчи даже не охраняли особенно. Может, сидел какой-нибудь старик, делавший вид, что сторожит, а на самом деле он просто собеседника искал».

Городские, вспоминает он, вели себя так же, как и хозяева. Да и сам он, будучи бакинским городским мальчиком, приезжая к родственникам, быстро становился сельским парнем. «К большой моей радости, эти ценности – консервативность, добропорядочность, умение жить в сообществе, называйте как хотите, – сохраняются на Абшероне до сих пор».

И не только ценности. «В Ичери шехер есть музей народного художника СССР и Азербайджана Таира Салахова. И у нас с его директором Саладат Мирзоевой появилась идея, которую мы почти претворили в жизнь. У Салахова около 40 картин, посвященных Абшерону, у него в Нардаранах дача была. Мы придумали выставить рядом два изображения: одно – картина, которую нарисовал Таир Салахов 20–40 лет назад, второе – то же место сегодня. Проехались по маршруту, который подсказали картины Салахова: Гала, Нардаран, Бильгя, Атешгях, Мардаканские башни, побережье Бузовны. К нашему большому удивлению и радости, там почти ничего не изменилось. Мечети, пиры, бани, дубла – арочные дома с двумя куполами-дымоходами, один над очагом, другой над тандыром… Время их не тронуло. Единственное, что изменилось, – собственно дача Салахова: ворота он там покрасил».

Аманат

«В исламе есть понятие – аманат. Это значит, что вам доверили на сохранение что-то очень дорогое: драгоценности, деньги, дом, семью чью-то, язык, культуру... Моя должность сейчас называется «главный хранитель». Мне нравится это название. Мне доверили сначала Галу, а теперь Гобустан – чтобы я их сохранил, по возможности ничего не испортил и передал дальше».