Каждый раз, когда прима Азербайджанского театра оперы и балета Афаг Аббасова выходит на сцену, она заворачивается в воображаемый кокон. В нем комфортно, он дает силу, спокойствие и уверенность. В жизни роль такого уютного кокона для нее играет Баку.

Есть такая поговорка: «Не та мать, что родила, а та, что вскормила». В некотором смысле она про меня и Баку. Я бакинка не по рождению, а по духу, этот город – моя жизнь.

Я появилась на свет в маленьком южном городе Ширване – родине знаменитых ковров. Когда перешла во второй класс, папа повез семью в Баку. Это было грандиозное событие! Надо сказать, что отец в свое время учился в Бакинском государственном университете, а потом – в Институте нефти и химии, так что город он знал прекрасно и с удовольствием показывал его нам.

В детстве всё видится масштабнее, чем есть на самом деле, так что Баку почти 30-летней давности показался мне мегаполисом. Даже немного напугал своим шумом и бесконечным движением.

Зато море, которое я увидела впервые в жизни, заворожило. Я не могла на него наглядеться. С тех пор именно Каспий для меня место силы, причем, чтобы обрести ее, необязательно заходить в воду, достаточно вдыхать запах и вглядываться в бесконечность. И в идеале чтобы рядом никого не было.

Однажды я оказалась в Лос-Анджелесе, на берегу Тихого океана. Он велик и прекрасен, совершенно невероятного цвета. Но в его запахе не было нефтяной «ноты», как у бакинского моря, а она мне так нравится! Несколько раз море помогало мне создать сценический образ, один из них – Леонора из оперы «Трубадур». Я перечитала кучу книг и статей, изучила сотни фактов, но вся информация существовала в моей голове в виде разрозненных фрагментов. А у моря случилось нечто необъяснимое, пазл вдруг сложился: я почувствовала образ и увидела его так четко, будто мне показали кино.

…Мы еще несколько раз приезжали в Баку, останавливаясь у папиного брата – его семья жила в Бильгя, рядом с пляжем, в собственном доме с большим участком. По вечерам мы с соседскими детьми устраивали концерты. И когда я выходила на «сцену», чтобы спеть, используя в качестве микрофона лозу вьющегося винограда, пророчески объявляла: «Выступает заслуженная артистка республики Афаг Аббасова».

На самом деле становиться артисткой я не собиралась, никто в семье не был связан со сценой: папа – математик, мама – филолог. Я хотела работать следователем, потому что всегда была за справедливость, честность и порядок. С последним, впрочем, иногда пережимаю, но близкие терпеливо сносят мою зацикленность на чистоте. Иногда слышу: «Тебе надо быть дипломатичнее», – а я ничего не могу с собой поделать, постоянно включается «внутренний следователь». Хотя вообще-то для оперных постановок дисциплинированность и пунктуальность важны не меньше, чем творческие порывы. В нашем деле всё должно идти как по нотам в прямом и переносном смысле.

Итак, я хотела работать следователем, но у родителей были другие планы, и после девятого класса меня отправили на художественный факультет Ширванского педагогического колледжа. Я смирилась и даже полюбила рисовать.

В колледже выступала в самодеятельности. И однажды на наш концерт пришел министр образования Азербайджана. Я тогда пела «Севгили джанан» («Возлюбленная»), очень нежную песню. Министру выступление понравилось, и он обратился к моим преподавателям: «Что эта девочка здесь делает? Ей надо ехать в Баку учиться музыке». Те передали эти слова моим родителям, и папа отвез меня в Баку, где я поступила в Музучилище имени Асафа Зейналлы, в класс знаменитой Натаван Шейховой.

Возле училища были расклеены объявления о сдаче комнат студентам. Мы отправились по одному из адресов и оказались в уютном «итальянском» дворике, каких было много в районе вокзала, рядом с ОВИРом и Университетом иностранных языков. Сегодня на их месте стоят многоэтажки. Хозяйка дома Эльмира ханым проводила нас на второй этаж, в комнату для трех студенток. Тогда я еще не знала, что проживу здесь целых пять лет.

Комната была небольшой, но удобной. Мы с соседками по очереди убирали ее и готовили. В магазинах с продуктами было не очень хорошо, но родители присылали нам мясо, сыр и разные вкусности.

Одно из важных правил оперного исполнителя – на голодный желудок петь нельзя. Так что когда есть было нечего, спасали пирожки из соседней пекарни.

Жизнь кипела: во время Новруза мы разжигали во дворе костер и подкидывали к порогу шапки, чтобы их наполнили сладостями. С соседками по комнате дружу до сих пор, при встречах они иногда напоминают, что 20 лет назад были первыми зрителями на моем публичном оперном выступлении.

Дело было так. В доме Эльмиры ханым я не занималась: не было пианино, а без аккомпанемента трудно, так что до вечера задерживалась в училище. Хозяйка это знала и не ругала меня за поздние возвращения, только приговаривала: «Как же ты много поешь! У тебя горло не болит?» Вообще же она строго следила за нашей нравственностью и моральным обликом, поскольку отвечала за нас перед родителями.

У Эльмиры ханым жили разные студенты, будущие пианисты и скрипачи, а вот оперных певиц до меня не было, и она часто просила: «Спой что-нибудь. Ну вот хотя бы песню Гюльчохры». Ария Гюльчохры произвела на Эльмиру ханым неизгладимое впечатление, когда она посмотрела по телевизору оперетту «Аршин мал алан». Кстати, хозяйка и к нам в комнату поставила телевизор – старый и маленький, ручку переключения каналов приходилось вращать с помощью плоскогубцев. Показывал он ужасно.

Я отказывалась петь: «Вы не представляете, как это будет громко, соседи станут жаловаться». Однако Эльмира ханым не сдавалась, и я уступила. Мы позвали во двор всех живших поблизости студентов, и я выступила перед ними, стоя на балконе, словно оперная дива.

Когда начала самостоятельно жить в Баку, мне исполнилось всего 16 лет. Я была очень привязана к семье и тяжело переживала разлуку с родителями, это стало настоящим испытанием. Но двор Эльмиры ханым чем-то напоминал наш ширванский дом с садом, там было столько тепла, что я полюбила и свою комнату, и свой район, и Баку во всем его многообразии. Теперь просто не могу от него оторваться.

Помню свои первые гастроли в Измире. Они длились десять дней, и все это время было тяжело на душе. А когда вышла из самолета в Аэропорту Гейдара Алиева, почувствовала, как я истосковалась по Баку. Сейчас, даже когда приезжаю к родителям в Ширван – а там всегда наваливается тысяча дел, из-за которых, мягко говоря, не приходится скучать, – все равно считаю дни до возвращения в Баку.

Баку зажигает внутри меня огонь, наполняет силой, согревает, вдохновляет, окутывает ароматами. Мне нравится даже запах бакинского метро. Я люблю в нем ездить, наблюдая за людьми. Пытаюсь понять язык жестов, подмечаю движения и потом использую на сцене. Чтобы сосредоточиться, иду на бульвар: в свое время так делала перед каждым экзаменом. А чтобы создать исторический образ – той же Гюльчохры, – отправляюсь в Крепость, там мне помогают стены Старого города.

Меня всегда поддерживали. Не забуду, как один человек ободрил в трудную минуту: «Афаг, ты не одна, а со своим огромным талантом». Тогда эти слова очень вдохновили. И убедили в том, что настоящий бакинец великодушен, открыт и уважает других людей.

После окончания училища я уже не представляла своей жизни без музыки и подала документы сразу в два вуза – Бакинскую музыкальную академию и Университет культуры и искусства. Поступила в оба, но выбрала академию. Папа, который с нетерпением ждал меня в Ширване, был озадачен: «Афаг, хватит уже учиться! Возвращайся домой, тебе замуж пора». Я успокоила его, пообещав, что вернусь, как только получу высшее образование. Папа поверил, а мама уже знала, что я останусь в Баку насовсем.

Учеба в музыкальной академии требовала огромной самоотдачи. Бонусом было общение с выдающимися мастерами. Однажды экзамен принимала великая Фидан Гасымова. Я что-то сделала неправильно, и она в сердцах накричала. Вообще надо сказать, что голос человека напрямую связан с его темпераментом. Большинство сопрано и теноров – люди легко возбудимые, крайне эмоциональные и при этом искренние, сопереживающие. Увидев, что я расстроилась, Фидан ханым обняла меня и поцеловала: «Если бы ты понимала, насколько огромен твой дар, ночами бы спать не могла!»

Другая легендарная личность, с которой мне посчастливилось встретиться, – Гюльджахан Гюльахмедова-Мартынова, первая в Азербайджане женщина-режиссер. Она преподавала у нас в музыкальной академии актерское мастерство, причем вела занятия не по общепринятым схемам, а по собственной методике, руководствуясь в первую очередь интуицией. Она меня заметила и предложила дополнительно заниматься у нее дома. Так вкладывались в своих учеников только педагоги старой школы. К сожалению, их осталось мало.

Гюля ханым жила с дочерью возле парка Самеда Вургуна в небольшой двухкомнатной квартире. Но здесь словно открывалось другое измерение, и это скромное жилье оказывалось огромным творческим миром. Я провела тут множество часов и научилась важнейшим вещам, благодаря которым имею сегодня успех на сцене. Получила немало ценных жизненных советов, изменила свой имидж и стала женственнее. В этом доме я выросла как профессионал и как личность, стала артисткой. Гюля ханым отвадила меня от солдатской походки и научила так реалистично падать на сцене, что позже, когда я сделала это во время дебюта в «Травиате», мне чуть не вызвали скорую.

Эта потрясающая женщина так тепло относилась ко мне, что предлагала у нее жить. Я отказалась: она уже серьезно болела, с трудом передвигалась и даже в академию ездила с помощницей. Вряд ли она хотела, чтобы ученица видела ее немощь, ведь Гюля ханым была из тех харизматичных женщин, которые всегда должны блистать и выглядеть великолепно.

Как я стала солисткой Театра оперы и балета? Однажды пришла туда на спектакль, а во время антракта подошла к директору театра и попросила устроить мне прослушивание. Оно состоялось через день, и мне дали разучивать партию Виолетты из оперы «Травиата». Потом начались репетиции, подготовка к спектаклю.

И вот занавес открывается, первая сцена: я в главной роли сижу в кресле, а оно подо мной трясется – в таком я напряжении. Обычно на свой дебют исполнители приглашают всех родственников и знакомых, а у меня из группы поддержки только мама в зале да Гюля ханым следит за происходящим по телефону.

Когда спектакль закончился, я вышла кланяться ни жива ни мертва, ждала зрительской реакции как приговора. Надо сказать, в Баку особенная театральная публика: великодушная, доброжелательная, немного сентиментальная, но очень чуткая. Фальши она не терпит. Похожих зрителей я встречала только в Италии. Так вот, бакинская публика приняла меня, одарила аплодисментами и овациями. И конечно, большая часть этих оваций заслуженно предназначалась Гюле ханым и всем моим учителям.