Экспозиция организации YARAT «союз огня и воды» в палаццо Барбаро.

Венеция – плывущий зыбкий мир. Вода воплощает все изменчивое, непостоянное, случайное. Это беспокойная и своевольная стихия. В Венецию издавна стекались авантюристы всех мастей: здесь легко поменять имя и обрести новую идентичность. Архитектура Венеции в основном горизонтальна, подобно морю. Подступающая вода меняет восприятие зданий: стоящие вдоль каналов дома выглядят изящнее и тоньше. Когда смотришь вниз, на воду, кажется, что у них нет иного фундамента, кроме их же отражения.

Венеция и отражение Венеции нераздельны. Однако на самом деле это два разных города, и каждый существует лишь тогда, когда на него смотрят.

Два дома

Венеция отражается не только в водах лагуны: ее черты мерцают в обликах разных городов – Амстердама, Санкт-Петербурга, Анси. Заглянуть в венецианское отражение с берегов Каспия – такова была идея Суад Гараевой, куратора павильона YARAT. И обнаружить там не единокровного близнеца венецианского палаццо, а дом, построенный в Баку в разгар первого нефтяного бума. 

История бакинского «Дворца счастья» известна каждому школьнику. В начале ХХ века нефтяной магнат Муртуза Мухтаров побывал в Венеции с молодой женой Лизой. Красавица Лиза так полюбила венецианскую архитектуру с ее стрельчатыми окнами и кружевом арок, что по возвращении Мухтаров решил преподнести ей роскошный подарок – дворец, построенный в венецианском стиле. Воплотил Лизину мечту архитектор Иосиф Плошко, автор возведенного в Баку двойника Палаццо дожей – Исмаилии.

Венецианские образы множатся в иных географических точках, но и сама Венеция, гибкая и женственная, вбирает и поглощает другие культуры. Идея рассказать историю любви, перенесенную из Венеции в Баку, внезапно дополнилась встречным сюжетом, когда устроители павильона стали выбирать дом для экспозиции. 

Палаццо Барбаро, стоящее на одноименном канале, расположено совсем недалеко от знаменитого моста Академии, на самом проходном маршруте Венеции. Возвел этот дворец богатый итальянский вельможа, взявший псевдоним Барбаро. Менять судьбы и имена – одна из привилегий венецианцев, но здесь история была связана не с житейской авантюрой, а с первой турецкой войной: знатный воин Марко на поле боя отрезал руку неприятелю и нарисовал кровью круг на белом флаге. Графический символ «красный круг и крест» стал семейным гербом. Вернувшись с войны, Марко сменил родовое имя в соответствии с тюркской традицией обретения «героического прозвища»: считая повергнутых врагов варварами, он стал Барбаро. Спустя всего несколько десятилетий его потомок отправился на территорию Азербайджана ко двору Узун-Гасана. Этот Барбаро уже в совершенстве владел тюркским языком и оставил после себя книгу путешествий – одно из первых сочинений, рассказывающих западному миру про Баку, про нефть и про богатства, которыми обладает государство Ак-Коюнлу (туркоманская империя с центром на Абшероне).

«Сперва мы хотели рассказать про союз двух городов: покопаться в истории Баку и найти связь с Венецией, – говорит Суад Гараева. – История дворца Мухтарова – идеальный сюжет, в котором переплелись и любовь, и нефтяной бум, и новый этап в архитектуре Баку. Потом мы стали думать: что будет, если внедрить наш восточный суфизм в венецианское пространство, полное алхимических символов? Когда же мы обнаружили, что семья Барбаро имеет тюркские корни, поняли, что круг замкнулся. Поэтому наша экспозиция имеет круговую композицию. За символическую ее часть отвечает бакинский художник Рашад Алакбаров. А рассказать собственно историю взялась казахская видеохудожница Алмагуль Менлибаева». 

Два льва

Лев святого Марка – эмблема Венеции; его можно встретить здесь в виде барельефа или статуи, каменного и бронзового. Львы расположились на Дворце дожей, львы стоят перед венецианской верфью, охраняют дома и площади. Каждое общественное здание Венеции когда-то несло на себе изображение этого зверя.

При входе в палаццо Барбаро нас тоже встречает лев. Не воинственный и гордый страж, как принято в Венеции, а вальяжно распластавшийся, занявший все пространство двора зверь, заснувший перед книгой. Этого льва сложил из местного кирпича художник Рашад Алакбаров, вместе с которым мы начинаем круговой обход дворца.

«Это не лев святого Марка. Он никого не сторожит: лежит и расслаблен. Это лев Физули, развалившийся перед книгой его стихов. Двойничество распространено в Венеции. Но я думал о том, что отражение предмета не есть сам предмет. Поэтому мой лев не совсем венецианский, хотя и сделан из местного материала: это его восточный собрат».

Два портрета

В первом зале посетителя встречает парадный портрет хозяина дворца, написанный в XV веке неизвестным мастером. Бородатый вельможа строгим прищуром оценивает каждого входящего в его дом гостя. На противоположной стене размещено видео – другой бородач, странным образом напоминающий первого, рассказывает зрителю свою историю на фоне пейзажа современного Баку.

«Герой этого видео сам подошел ко мне во время съемок, – рассказывает Алмагуль Менлибаева. – Этот мужчина ни с того ни с сего стал мне исповедоваться и пообещал, что очень скоро обретет свой дом. Во всяком случае, он в это верит. И мне показалось, что сам Марко Барбаро ко мне обратился. У семьи Барбаро было много дворцов в Венеции, но после наполеоновских войн они сильно обеднели и были вынуждены продать часть домов. Даже в этом фамильном палаццо выделили часть комнат под сдачу жильцам – впустили в родовое гнездо чужаков. В этой истории я увидела аналогию с судьбой Муртузы Мухтарова, в чей дом ворвались большевики, после чего он принял смерть. Это видео стало прологом ко всей выставке, потому что сюжет, который мы так или иначе обыгрываем, – про обретение и утрату дома. В экспозиции у нас с Рашадом абсолютно разные задачи. Он как художник находится внутри ситуации, а я – сторонний рассказчик».

Карточный домик?

История Венеции – это история постепенного погружения под воду. Уже много столетий подряд городу прочат гибель, а ее обитателям – утрату домов. Меж тем венецианская недвижимость остается одной из самых дорогих в Европе и считается надежным способом хранения капитала. Парадокс! Не менее парадоксальна скульптура, которую Рашад Алакбаров разместил в центральном зале палаццо Барбаро. Композиция из игральных карт, каждая из которых содержит информацию об исторических сражениях, выигранных Венецией, издалека кажется хрупкой и неустойчивой. Лишь внимательно рассмотрев, обнаруживаешь, что она сделана из металла, и разрушить ее сложно.

Лестница-судьба

Венеция – ровный город, распластавшийся на воде. Однако, перемещаясь по ней, приходится постоянно преодолевать лестничные пролеты. Мосты играют здесь роль холмов – взбираясь на их арочные конструкции, путник взлетает над каналами и обнаруживает пейзажи, не видимые с набережных. Важно и то, что из-за ограниченного количества мостов в Венеции сложно проложить индивидуальный маршрут: поток туристов выносит тебя либо к Риальто, либо к Академии, либо к Скальци.

Инсталляция, которую Рашад Алакбаров разместил в третьей комнате дворца, в каком-то смысле повторяет маршрут венецианского туриста. Череда лестничных пролетов увязана в единую конструкцию. При входе кажется, что это лабиринт с ложными ходами. Но, преодолев последовательность несимметричных взлетов и спусков (самый глубокий приходится на середину пути), понимаешь, что альтернативных ходов не было.

«Эта лестница – моя судьба, – Рашад хитро улыбается. – Нам только кажется, что есть возможность выбирать жизненный маршрут. На самом деле в нас уже заложен выбор. Я каждого зрителя вынуждаю пройти свой путь с его взлетами и падениями, в противном случае он не попадет в следующие комнаты. Вариантов нет, миновать лестницу невозможно. Такой вот волюнтаризм художника».

Потолок этой комнаты украшен росписью с сюжетом «Триумф Венеры»: богиня любви в сопровождении амуров парит в небесной лазури. Предполагалось, что в высшей точке прохода лестница вознесет посетителя до самых облаков. Но правила эксплуатации архитектурного памятника не позволили нам дотянуться до небес.

Мужское – женское – мужское

Художника Рашада Алакбарова долгое время ассоциировали с его знаменитыми «теневыми конструкциями»: преломляя лучи света, абстрактные скульптуры отражаются на стенах в виде четких сюжетов и внятных посланий. В венецианской экспозиции YARAT художник пробует себя в новом качестве. Лишь миновав несколько залов и преодолев лестничный маршрут, попадаешь в комнату, где композиция из пересекающихся и воткнутых в пол кинжалов рисует на стене надпись Do Not Fear.

«Не надо бояться! – говорит художник. – Ничего не надо бояться. Человека с оружием в том числе. Он, скорее всего, не хочет причинить тебе зла, а просто демонстрирует блеск своего ножа».

Интересно, что заходная инсталляция главного проекта Биеннале говорит зрителю примерно о том же: алжирский художник Адель Абдессемед разбил в Арсенале клумбы с растущими острием вверх соцветиями кинжалов.

Обнажать лезвия – исконно венецианская традиция. При приближении шторма здешние моряки вытаскивали из ножен шпаги и клали их крест-накрест, демонстрируя таким образом стихии свою мощь и силу. Говорят, что и нос венецианской гондолы воспроизводит клинок святого-воина Теодора.

«Если эта комната мужская, то инсталляция в следующей зале посвящена женщинам». Рашад подводит нас к абстрактной скульптуре, сложенной из металлических прутьев. По центру обнаруживается просвет, в который можно разглядеть миниатюрный женский портрет на стене. «Это Лиза, жена Мухтарова, – поясняет художник. – Она фигура символическая. Я здесь говорю очень простую вещь: все, что мужчины творят, делается по преимуществу ради женщин. Только женские имена остаются за кадром. «Дворец счастья» каждый бакинец знает как дом Мухтарова, но никто не называет его домом Лизы».

В следующей комнате художник снова обращается к мужчинам. Выстроившиеся в причудливый ряд зеркала преломляют лучи так, что на стене высвечивается надпись I Was Here («Я был здесь»). «Это очень мужской жест и одновременно поступок художника: пришел, увидел, победил и оставил надпись», – смеется Рашад. Со старинного портрета, висящего на стене между зеркалами, лукаво смотрит женщина: незнакомка из рода Барбаро из глубины веков смеется над проявлением мужского честолюбия.

Потаенный шкаф

Приезжая в чужой дом, мы привозим с собой часть нашей истории. Любой переезд – это обмен вещами и судьбами. В палаццо Барбаро существует гардеробная, в шкафы которой Алмагуль Менлибаева упрятала историю семьи Муртузы Мухтарова.

«Это прелюдия к последующим трем комнатам. На шкаф проецируется информационное видео про бакинский нефтяной бум и восхождение Мухтарова, который прошел путь от чернорабочего до магната. Все, что будет рассказано дальше, – это любовная история, увиденная глазами его жены. Я ее для себя называю «Дневник Лизы». Никто точно не знает, что с ней стало после смерти мужа. Есть сведения, что она вышла замуж за турецкого дипломата, чтобы бежать в Париж. В каком-то смысле ее личная история закончилась в том доме, который был скопирован с венецианского палаццо и стал воплощением ее мечты. В окнах мы видим море – то ли Адриатическое, то ли Каспийское. Периодически оно вспыхивает огнем, так что зритель понимает, что это все-таки не Венеция, а Баку».

В последней из трех «Лизиных» комнат Алмагуль выставила шкаф с подвенечным платьем. Сюжет сделал круг: венецианский дом, который Мухтаров построил в Баку для жены, стал «Дворцом счастья» – местом, куда молодые люди приходят, чтобы произнести слова любви и обменяться кольцами. Дом сменил владельцев, но остался местом любви.

Ты и ты

Последний объект, который видит зритель, завершая круговой обход палаццо Барбаро, – это колодец, сложенный из простых кирпичей. Для города, построенного на воде, вода сама по себе священна. В Венеции колодцы практически на каждой площади. Но этот по форме больше напоминает восточный. «Это наш суфийский колодец, – кивает Рашад. – Загляни в него – и увидишь самого себя. В этом смысл человеческой истории: заглянуть глубже в себя. В Венеции эта мудрость наиболее наглядна – ведь здесь родина зеркал».

Взгляд из окна

На выходе из дворца посетителей провожает мужской портрет. Кажется, что это снова хозяин палаццо бородач Барбаро, только отвернувшийся от гостя и смотрящий куда-то вдаль. Портрет написан в характерной для Ренессанса цветовой гамме, мужчина облачен в средневековый наряд. Полотно обрамляет роскошная золоченая рама. Лишь знатоки истории искусства понимают, что герой ренессансного портрета не мог развернуться к зрителю затылком.

В венецианском палаццо бакинец Рашад Алакбаров повесил свой автопортрет, который дописывал непосредственно на месте. Бросив взгляд из венецианского окна, он увидел в отражении канала совсем другой дворец, стоящий на берегу другого моря.

Послесловие