Список наград и званий Чингиза Фарзалиева занимает не одну страницу: он один из самых титулованных людей в азербайджанском искусстве. Последние 14 лет Чингиз Меджидович возглавлял Азербайджанский национальный музей искусств. Отметив 80-летний юбилей, он оставил службу и вернулся к своей первой – главной и самой любимой – профессии. «Я художник и никогда не переставал им быть», – говорит он. 

БАКУ: Чингиз Меджидович, вас всегда отличал непрекращающийся поиск. Стиль работ на протяжении десятилетий менялся и эволюционировал: вы начинали с «сурового стиля», работали в жанре «тихого искусства», отошли от академизма в сторону более свободного творчества, а в 2000-е начали много писать природу. Куда сегодня направлен ваш интерес как художника?

Чингиз Фарзалиев: Времена, когда художники в берете с бантом на шее, с мольбертом и зонтом отправлялись на пленэр писать этюды, остаются в прошлом. Наступила эпоха информации. Сегодня мы видим мир через экраны гаджетов, окна автомобилей. На первый взгляд, он плоский, но, вглядевшись, обнаруживаешь перспективу. В своей живописи последних лет я использую подобный прием: перспектива плоская и светлая, как в окне (и я обрамляю свои работы только черными рамами). Иллюстрируя стремительность мира, картинка порой сливается в некоторую цветовую гамму без четких форм, но если присмотреться, она уводит в глубину.

А еще в последнее время я начал писать цветы. Это потребность души, благодарность жизни, судьбе, просто всему окружающему.

БАКУ: Вы 14 лет возглавляли Национальный музей искусств. Многие отмечали особую энергетику и аристократизм, которые вы привнесли в его стены.

Ч.Ф.: Есть очень любимое мною выражение: в музей можно войти, но уйти из музея невозможно. Музей приковывает к себе. За каждой из работ в нем – автор, душа человека. Каждая вобрала в себя энергию созидания и излучает ее. Так складывается и энергетика самого музея.

В наш музей я впервые попал, когда мне не было пяти лет. Мог ли я тогда в самых смелых мечтах предположить, что однажды его возглавлю? В своей жизни я поездил по миру и посетил практически все ведущие музеи. Наш по красоте не уступает ни одному из них абсолютно!

Для меня музей всегда ассоциировался с садом, уход за которым стал одной из самых важных задач в моей жизни. Музей, тем более такого статуса, – это великая ответственность. Помню, как, получив предложение, несколько месяцев оттягивал решение, становиться ли директором. В моем восприятии такая должность переводила меня в чиновники, ограничивала в свободе. Оказалось, все сомнения напрасны. Я не только сохранил ту часть жизни, в которой мне было важно оставаться художником, но и, к счастью, ее преумножил. Не воспользоваться богатством материала, который оказался под рукой, было бы непростительно. Пропуская через себя полученные знания, не только издаешь книги, но и внутренне обогащаешься. Без лукавства признаюсь, что счастлив быть причастным к прекрасным книгам из серии Sərvət.

БАКУ:  Вы всегда сами создавали концепции как куратор, в том числе экспозиций французского, японского, немецкого искусства из коллекции музея. Это ведь не самая распространенная практика, чтобы директор занимался такими вещами собственноручно?

Ч.Ф.: Создавая экспозиции, я всегда опирался на свой вкус, взгляд, знания. Пример тому – экспозиция в третьем корпусе музея, дворце де Бура, известном архитектурном памятнике Баку. Директор Лувра Анри Луаретт, побывав в нем, отметил, что это один из лучших особняков в мире. Мало было просто воссоздать неповторимую красоту внутреннего убранства здания – хотелось создать ему под стать экспозицию мирового искусства. Я позволил себе отойти от общепринятой музейной практики разделения залов по принадлежности работ. Мне важно было органично преподнести произведения искусства – а они все шедевры – вместе с самим зданием. Так родился концепт, в котором внутреннее убранство и экспонаты выставочных залов гармонировали с музейным пространством в целом.

В моем подходе главной всегда была идея, что, оставляя незыблемым солидный статус музея, нужно каждый раз открывать его посетителям заново. Ведь люди привыкают к постоянной экспозиции. Нам свойственно относить однажды увиденное или услышанное к прошлому, куда больше не надо возвращаться. Музей такого не приемлет! Он всегда несет новую информацию. Запирать произведения в запасниках кощунственно по отношению и к авторам, и к самим работам. Собирать экспозиции – особое удовольствие, и оно возрастает по мере того, как видишь посетителей, возвращающихся в музей.

БАКУ:  Что вы считаете своим самым большим достижением на посту директора?

Ч.Ф.: Когда я вступил в должность, первоочередной задачей для меня стала работа с музейными фондами. На свой страх и риск принял решение полностью реорганизовать, а точнее, заново создать экспозицию, посвященную азербайджанскому искусству. В течение трех лет исколесил республику, побывал во всех музеях, охватил всех частных коллекционеров. Мне удалось собрать огромное количество предметов национального культурного наследия, которые вошли в экспозицию «Искусство Азербайджана сквозь тысячелетия». Я благодарен всем, кто сохранил эти сокровища, которые мне удалось заполучить для музея благодаря дипломатической эквилибристике. Когда произведение попадает в музейный фонд, это не только подтверждает его материальную ценность – гораздо важнее, что работа, можно сказать, входит в историю.

БАКУ: Есть ли в музейной коллекции предметы, судьба которых по-настоящему вас тронула?

Ч.Ф.: В нашу коллекцию русского авангарда начала ХХ века входят девять работ Василия Кандинского из серии «Багатели» – живописи на стекле. Долгое время авторство некоторых из них приписывалось жене художника Нине Кандинской. История с коллекцией русского авангарда сложилась так, что спустя годы российская сторона опомнилась и решила вернуть себе эти когда-то сочтенные буржуазными произведения.

Я отстаивал надлежащее хранение этой коллекции в нашем музее. Была создана комиссия самого высокого уровня из более двух десятков человек. Я пригласил в Баку Василия Ивановича Ракитина – признанного в мире знатока русского авангарда, жившего в Париже. Каждую из 37 работ коллекции он внимательно осмотрел и официально заключил в протоколе, что они являются оригиналами в великолепном состоянии. А после Василий Иванович рассказал, что Василий Кандинский так боготворил и любил свою молодую жену, что даже подписывал ее именем некоторые работы. Так что, по словам Ракитина, даже те произведения, что принято авторизировать как живопись Нины, принадлежат руке ее мужа.

БАКУ: Есть ли у вас совет, как научиться лучше чувствовать и понимать современное искусство?

Ч.Ф.: Мир изменяется с течением времени. Молодежи свойственно легко воспринимать все новшества. Самый простой пример – гаджеты, без которых современный человек не мыслит своего существования. Даже дети сегодня разбираются в них лучше, чем их родители, будто некий космический сборщик включил в их комплектацию детали, которых не было у предыдущего поколения.

Я смотрю на себя и на своего сына. Я совершеннейший классик, за плечами у меня Суриковский институт и академическое образование. А Фархад мыслит по-иному, хотя тоже рос в этой атмосфере (Фархад Фарзалиев – современный художник, работает с живописью, объектами, видео и звуками, интересуется антропологическими исследованиями культурного контекста Азербайджана. – БАКУ). Он видит и чувствует мир в категориях, весьма далеких от моего восприятия изобразительного искусства, одновременно оперирует, казалось бы, несочетаемыми элементами, синтезирует, находит новые интерпретации классики. Мне видится, что в его случае границы практически прозрачны и допускают то, что считалось недопустимым каких-нибудь два десятка лет назад.

Через творчество сына я пришел к выводу, что на современное искусство надо смотреть как на следующую ступень, как когда-то на импрессионизм, пришедший на смену классике. Современное искусство предлагает множество проектов, где происходит глобальное переосмысление самого формата творческой мысли, более не ограниченной плоскостью. Это естественный ход развития.