КультураПианистке Нармин Наджафли 22 года, 18 из них она занимается музыкой. Она училась в музыкальной школе № 26, затем поступила в знаменитую бакинскую школу имени Бюльбюля. Сейчас пианистка учится в ганноверской Высшей школе музыки, театра и медиа (Hochschule für Musik, Theater und Medien Hannover). Нармин – дипломант и победитель множества международных конкурсов, президентская стипендиатка. Ее имя занесено в Золотую книгу молодых талантов Азербайджана. Сольные концерты Нармин триумфально проходят во многих странах.
Мы поговорили с ней о мечтах, о чувстве одиночества в конце дня и о том, как отдыхать за роялем.
На нашу встречу Нармин пришла с мамой, Кёнуль ханым: большую часть года пианистка живет и учится в Ганновере, так что, когда она приезжает домой в Баку на концерт или просто на каникулы, соскучившиеся друг по другу мама и дочка дорожат каждой минутой и стараются проводить их вместе. От Кёнуль ханым мы и узнали, что интерес к музыке у Нармин родители заметили, когда девочке было всего два года: та внимательно прислушивалась к звучавшей из телевизора симфонической поэме Солтана Гаджибекова «Караван» и отбивала ножкой ритм. Следующим вниманием малышки завладел симфонический мугам Фикрета Амирова «Кюрд-овшары». Через пару лет ее любовь к музыке стала настолько очевидной, что девочку повели в музыкальную школу. И хотя официально туда принимали только с восьми лет, для Нармин сделали исключение. Уже через год она написала свою первую музыкальную пьесу «Грустные птички».
– Я придумала историю о голодных птенцах, оставленных мамой-птичкой, – улыбается Нармин. – Сперва музыка была печальной, в си миноре, но заканчивалось все благополучно, мама возвращалась, и в финале звучало си мажор. После я насочиняла немало музыки, посвящала пьесы всем родственникам. Но постепенно пришла к мысли, что исполнительство мне интереснее и важнее. Появились кумиры: Святослав Рихтер, Борис Березовский. Мой педагог Аделя Рагимова дала мне послушать диск с Первым концертом Чайковского в исполнении Рихтера, и под эту музыку я воображала, как выступаю на сцене перед огромным залом.
БАКУ: Нередко детей принуждают заниматься музыкой. А вас?
НАРМИН НАДЖАФЛИ: Наоборот! Бывало, мама даже пыталась прогнать меня из-за пианино – дескать, погуляй, дочка, повеселись хоть как-то... Доходило до того, что она жаловалась педагогу, и Аделя ханым мне грозила: «Если не будешь отдыхать, я перестану с тобой заниматься!» А мне вне музыки не так уютно, как за роялем. Порой между уроками и концертами места себе не нахожу. Зато на сцене чувствую себя уверенно, всегда знаю, что сделала все, что могла.
БАКУ: Совсем не волнуетесь?
Н.Н.: (Задумывается.) Все-таки волнуюсь. Особенно когда выступаю в Азербайджане – ведь здесь все свои. Если родные приходят на концерт, прошу их хотя бы не в первые ряды садиться. А то однажды я даже бабушкино дыхание расслышала!
БАКУ: Трудно было учиться?
Н.Н.: Не сказала бы. Хотя, конечно, на всех производит впечатление история, как после очередной репетиции я увидела окровавленные клавиши. Просто от постоянных занятий на пальцах образовались мозоли, и я даже не заметила, как пошла кровь.
БАКУ: Первое свое выступление помните?
Н.Н.: Конечно. Это было еще в 26-й школе. Помню, как вышла на сцену, а за мной учительница вынесла синюю ватную подушку, которую сшила бабушка, потому что сидеть на обычном стуле мне было еще неудобно. Конечно, зал стал смеяться, но когда я начала играть, смех постепенно стих. После выступления мне велели кланяться, но куда – не сказали. Кажется, я кланялась в сторону кулис (улыбается).
БАКУ: С возрастом опыта прибавилось...
Н.Н.: Да, в восемь лет начались международные конкурсы: в Москве, в Тбилиси. Затем выступления под эгидой Фонда Гейдара Алиева в Париже, Брюсселе, Страсбурге, Вашингтоне. А в десять лет я была удостоена президентской стипендии. Младше меня тогда стипендиата не было. Я заняла первое место на конкурсах в Эстонии, Италии, Испании, второе место на Шопеновском конкурсе. Та победа в Эстонии как раз и дала мне право на поступление в консерваторию.
БАКУ: Что вы чаще всего исполняете?
Н.Н.: Мировую классику. И обязательно включаю в репертуар произведения азербайджанских композиторов: Кара Караева, Адиля Бабирова и других. Это для меня очень важно, особенно когда я выступаю за рубежом.
БАКУ: Когда вы повзрослели, наверное, потребовались новые учителя?
Н.Н.: Да, когда я перешла в старшие классы, стала задумываться о профессоре-наставнике. Мои зарубежные друзья рассказали о замечательном Бернде Гётцке. Так у меня появилась еще одна мечта. Познакомиться с господином Гётцке было непросто, ведь сначала я хотела показать ему, чего стою. Затем выяснилось, что вскоре Бернд Гётцке будет членом жюри на международном конкурсе в Ньюкасле. И мы с мамой отправились в Англию. С какими приключениями добрались до Ньюкасла – отдельный рассказ. Поезд из Манчестера остановился на полпути, на перекладных мы с трудом поспели прямо к началу конкурса. Времени на репетиции уже не было. Вышла на сцену как была... И вот объявляют победителей. Третье место – не я. Второе место – опять мимо... Первое место... «Нармин Наджафли!» Трудно передать, что я испытала. И Бернд Гётцке сам предложил мне заниматься у него в мастер-классе. Он оказался специалистом по Дебюсси, а именно этого композитора я выбрала для выступления на конкурсе. Представляете, какое совпадение!
БАКУ: Суровый он преподаватель?
Н.Н.: Он классный! Хотя первое время мне приходилось привыкать к немецкой сдержанности. Если хорошо сыграла, он просто говорит: Gut. И всё?! Просто «хорошо»?! Но спустя время я поняла, что «гут» от Бернда Гётцке дорогого стоит. И мою эмоциональность он тоже просил поубавить. Особенно горячо я играю, только вернувшись из дома. «Чем там тебя кормили? – шутит учитель. – Вашими роскошными сладостями?» Я его угощала пахлавой, шекербурой – он знает.
БАКУ: А сами любите сладости?
Н.Н.: Да, я вообще печь люблю. Но ем немного. У нас, пианистов, сидячая работа, можно легко поправиться. Поэтому съем кусочек пахлавы – и полчаса-час кручу обруч.
«Верный способ отвлечься от одиночества – вспомнить Азербайджан»
БАКУ: А что запрещено молодой пианистке?
Н.Н.: Приходится беречь руки, а это значит, что, например, теннис противопоказан. Перед концертом в Италии мне не разрешали плавать в море, чтобы руки не уставали. Еще перед выступлением мама раньше не разрешала пить холодные напитки – опасалась простуды.
– Мне тогда Нармин сказала, – вступила в беседу Кёнуль ханым: – «Мамочка, можно на обратном пути в самолете я закажу банку холодной колы?» – «Конечно, милая!» – «Ага! Значит, после концерта дочка может и заболеть? Не жалко?!» (Обе смеются.) Да жалко, как не жалко? Занимается так, что света белого не видит. А когда накануне фестиваля в Габале у нее вдруг заболела рука, Нармин и лечебные ванны делала, и массаж, а на ночь намазала руки мазью и легла спать в теплых перчатках – в летнюю жару! Если на сентябрь назначен концерт, вся семья понимает: каникулы пропали. Это значит, что и на дачу, и на курорт мы поедем с электророялем. Больше чем на два дня Нармин без инструмента оставаться не соглашается.
– Мне так спокойнее, – кивает Нармин. – Я должна знать, что в любой момент могу сесть за фортепиано. Хотя, конечно, порой завидую скрипачам – у них такой легкий инструмент.
БАКУ: Не было желания переквалифицироваться в скрипачи?
Н.Н.: Нет. После фортепиано я больше всего люблю виолончель – за ее тембр. Но это тоже, как вы понимаете, немаленький инструмент. Уже четыре года мы с однокурсником-виолончелистом играем дуэтом. Даже специальную стипендию получили.
БАКУ: Рассказываете однокурсникам про Азербайджан?
Н.Н.: Конечно. Особенно поначалу приходилось делать это постоянно, потому что некоторые ребята, например из Канады или Австралии (а Ганноверская школа очень популярна в мире), попросту ничего не знали о моей стране: «Где находится Азербайджан? У вас что, есть свой язык?..» Теперь знают. Еще они удивлялись, что мои гастроли, учебу, поездки на конкурсы оплачивает государство.
БАКУ: Чем вообще, на ваш взгляд, западная молодежь отличается от азербайджанской?
Н.Н.: Они стараются не зависеть от родителей, зарабатывать свои деньги. Даже я, приехав из Германии и пойдя, скажем, с родителями в ресторан, не раз пыталась сама оплатить счет. Не люблю, когда за меня платят, привыкла сама. И подарки больше люблю делать, чем получать.
БАКУ: Вам знакомо чувство одиночества?
Н.Н.: Конечно. Одиночество вообще свойственно солистам, которые готовят свою программу. В Германии после насыщенного дня порой охватывает чувство опустошенности, такой невыразимой грусти...
БАКУ: Как преодолеваете?
Н.Н.: Могу пройтись с другом, поговорить о чем-то. Благо даже если с друзьями в какой-то момент не о чем говорить, мы можем беседовать о музыке. Еще хорошее средство – урок с моим профессором: он всегда дает новые идеи, вдохновение. И конечно, верный способ отвлечься от одиночества – вспомнить Азербайджан, представить, как возвращаюсь домой, как мы всей семьей поедем на дачу в Тюркан, купим по дороге сыр, горячий хлеб, сорвем с лозы, посаженной дедушкой Асланом, сладкий виноград... Это такое счастье!
БАКУ: У вас много достижений, но наверняка еще остались мечты. О чем мечтаете?
Н.Н.: Как многие пианисты, я мечтаю выступить в Карнеги-холле и Берлинской филармонии. Еще один зал моей мечты – берлинский Вальдбюне, огромный театр прямо в лесу. Там невероятно красиво! Еще я мечтаю выступить с ректором Азербайджанской государственной музыкальной академии Фархадом Бадалбейли.
БАКУ: Вы знакомы?
Н.Н.: Конечно. Фархад Шамсиевич приходил на мои выступления, когда я была еще маленькой. Я все время искала его глазами в зале. Говорят, даже однажды отказалась выступать, когда его не оказалось. Фархад Шамсиевич очень хорошо ко мне относится, разрешает во время моих каникул репетировать в академии. Следит за моими успехами.
БАКУ: Что ж вы просто не предложите ему дуэт?
Н.Н.: (Смущается.) Ой, как можно? Я вообще человек достаточно замкнутый, стеснительный. Больше люблю слушать, чем говорить. Хотя Германия сделала меня общительнее. Но все равно я сегодня с вами столько наговорила, что, наверное, теперь неделю молчать буду! (Смеется.)
