В Перми прошел 11-й Международный многожанровый Дягилевский фестиваль. Почти две недели в режиме нон-стоп звучала уникальная музыка – современная и первой трети XX века – от исполнителей мирового класса. На этот проект съезжаются лучшие музыканты со всего мира, а собирает их художественный руководитель фестиваля, гений и великий экспериментатор дирижер Теодор Курентзис. 

Концерт группы ReLove проходил в Пермском доме народного творчества. Участники – Риад Маммадов и Георгий Мансуров. Риад – аспирант Московской консерватории, молодой, но серьезный джазовый исполнитель, талантливый пианист из Азербайджана. Георгий – один из лучших кларнетистов России, работает вместе с Курентзисом в его оркестре MusicAeterna (Пермский национальный театр оперы и балета им. Чайковского). На фестивале эти двое представили музыкально-поэтический перформанс. На афише значилось «Музыкальные иллюстрации к поэме Грегори Корсо «Бомба». Это был во многом эксперимент – как для участников, так и для зрителей. 

БАКУ: Давайте начнем с проекта ReLove и вашего музыкального перформанса. В афише заявлено, что это «музыкальные иллюстрации к поэме Грегори Корсо «Бомба», но собственно поэмой там и не пахнет. Проясните, пожалуйста, ситуацию.

Риад Маммадов: Речь в поэме идет о бомбе, и сама поэма написана в форме взрыва. Она лишь послужила импульсом для создания того, в чем бомбу выразим мы. В нашем проекте бомба – это художник, который предстает перед зрителями. Что такое художник, что такое человек искусства? Если мы ответим на этот вопрос, нам будет легче говорить о том, что такое бомба в принципе. Может ли бомба вызывать к себе любовь? Есть человек, который создал эту бомбу, и он не может ее не любить. Она его дитя. Он ее творец. Обычно бомба – что-то негативное, истребляющее жизнь. Но если мы посмотрим под другим углом, то увидим продукт творчества и любви.

Георгий Мансуров: Речь об иллюстрациях не идет. Мне захотелось поработать с текстом, чтобы расширить чисто музыкальные границы. В поисках текста я наткнулся на эту поэму. И параллельно мы с Риадом готовили серьезную программу для фестиваля Владимира Мартынова в Москве. Все это сложилось в такую большую историю, где меньше и меньше было текста «Бомбы» и больше наших соображений по этому поводу. Такой слоеный пирог смыслов, где под разным углом представляется ситуация, смоделированная в поэме.

Чем больше мы размышляли, тем дальше уходили от понимания бомбы как оружия. Можно представить, что бомба и есть художник – личность, которой необходимо делать то, что идет вопреки желаниям мира. Сам процесс творчества – это катастрофа для художника и для тех, кто находится вокруг него. Он недостаточно органично вписывается в нашу повседневность.

БАКУ: И как быть?

Г.М.: Нужно принять тот факт, что творчество происходит вопреки. Вопреки всему – личным отношениям, отношениям с начальством, с близкими. Вся эта ситуация действительно похожа на взрыв, на грани ядерной войны. Расскажу немного про квантовую физику. Ученые ставили эксперименты с фотонами. Они сделали в перегородке два отверстия и пропускали через них фотоны, а они, эти фотоны, выходили из двух отверстий. Но как только экспериментаторы ставили камеру и начинали наблюдать за процессом, фотон фиксировался только в одном из отверстий.

БАКУ: Камера не сечет?

Г.М.: Да! Если ты наблюдаешь, то не можешь увидеть, каким образом фотон проходит через два отверстия. Это к тому, что, наблюдая этот мир, мы его сами конструируем. Наблюдения – это и есть наше конструирование реальности.

БАКУ: Ну это, наверное, наше субъективное восприятие.

Г.М.: А вот неизвестно, субъективное или объективное. Где грань между субъективным и объективным? Если даже в естественных науках ее нет, где она? Второй аспект – по поводу формы. Для нас важно было найти адекватную форму перформанса. С одной стороны, для того чтобы выйти за рамки концерта, с другой – чтобы не оказаться в какой-то уже существующей форме. Потому что мы прежде всего музыканты, и для нас музыка – главная составляющая того, что мы делаем. Результат мы все вместе будем наблюдать сегодня вечером. Это во многом эксперимент. Что больше – театр, концерт или перформанс, мы сами не знаем.

БАКУ: Риад, а вы будете рисовать?

Р.М.: Да, и это будет импровизация.

БАКУ: Удачная импровизация – хорошо отрепетированная импровизация?

Р.М.: Хорошо отрепетированная импровизация – это скорее интерпретация. У импровизации свои строгие правила. Это целое искусство, которому себя посвятили такие великие классики, как Бах и Лист.

БАКУ: А кто вас учил рисовать?

Р.М.: Мой папа – народный художник Азербайджана, профессор Художественной академии Таир Мамедов, мама – искусствовед Азербайджанской государственной картинной галереи Наиля Исмаилова. Но они меня не учили особо. Когда папа увидел, что я могу что-то делать сам, он только наблюдал со стороны и вносил некоторые коррективы. Фрагментами контролировал процесс, что-то мне показывал.

Г.М.: Учил, короче (смеется).

Р.М.: Да, он пустил все на самотек, но под пристальным контролем (смеется). Я очень любил графику. Потом много фотографировал. Я умею рисовать и рисую не просто так, а чтобы выразить себя. Получается легче, чем в музыке. Ответственности меньше, больше свободы, другие средства выражения. Все-таки в музыке намного больше физиологии, чем в живописи. Колоссальная физическая нагрузка: корпус, руки, спина.

БАКУ: А зачем вам вообще совмещать музыку, тексты и живопись?

Р.М.: Начнем с того, что синкретизм искусств существовал еще в Древней Греции. Виды искусств уже тогда взаимопроникали друг в друга. И только в культуре поздней готики и особенно Возрождения произошел распад универсальности средневекового синкретизма. Сложились новые нормы синтеза, основанные на осознании самостоятельной роли каждого из искусств. Они перестали иметь точки пересечения. А я совместил их, потому что почувствовал, что мне это необходимо сделать именно сейчас. Обратите внимание на фестиваль «Декабрьские вечера», учрежденный Святославом Рихтером: его особенностью является объединение концертов и художественных выставок в залах музеев.

Г.М.: Я с текстами давно общаюсь так или иначе. А Риада я уговорил рисовать, он не хотел.

Р.М.: Георгий просто увидел мои работы.

Г.М.: Да, увидел и сказал: подожди, а как так...

БАКУ: А когда вы их увидели?

Г.М.: Где-то год назад. Сначала он меня нарисовал в каком-то блокнотике, я смотрю – о!

БАКУ: А как вы познакомились?

Р.М.: В буфете Московской консерватории. Вообще, буфет Консерватории – это что-то отдельное.

Г.М.: Это космос, там даже планеты вертятся.

Р.М.: Я был на втором курсе, а Георгий – на первом. Я разговаривал с одной девочкой-альтисткой, речь зашла о джазе. И тут к нам присоединился Георгий. Так мы и познакомились. Говорили о Питерсоне, Эвансе, Хэнкоке. К этому моменту я уже был участником четырех джазовых фестивалей в Баку и дал сольный концерт в Брюсселе с королевским джаз-бандом под руководством Алекса Скорьера.

Г.М.: А, я вспомнил, что мне нужно было от тебя. Это же был фестиваль Елизаветы Левиной, и мне нужен был пианист, потому что меня попросили поиграть джаз. И тут я слышу, что вот человек реально играет джаз!

Р.М.: Мы договорились, что будем выступать. Я знал дату мероприятия. Мы созвонились накануне концерта. Один раз, в день концерта, репетировали.

БАКУ: Когда это было?

Р.М.: Лет семь назад. С тех пор мы стали играть вместе систематически. Мы играем разнообразную музыку: средневековую, барочную, классическую, музыку романтизма, импрессионизма, вплоть до современной, XX–XXI века. У нас академическое образование. Мы выпускники Московской консерватории. Я очень горжусь этим! Горжусь тем, что являюсь президентским стипендиатом и учусь в аспирантуре в рамках государственной программы в классе профессора Кнорре. Помню, как мои студенческие дни начинались и заканчивались подробным изучением симфоний Бетховена, Малера, Брукнера, Шостаковича. Плюс к этому мы играем джаз. Я родился в столице джаза постсоветского пространства – в Баку! Занимаюсь джазом с 15 лет. Эта музыка у меня в крови, как и сочинения великих азербайджанских классиков Гаджибекова, Амирова, Караева, Меликова.

А Георгий родился в семье режиссера. Его отец Сергей Гинзбург – выдающийся режиссер России. Сам Георгий сочетает в себе редчайшие качества музыканта – он мультиинструменталист. Играет на кларнете, шалмее, блок-флейте, ударных. Он дирижер! Исполняет музыку разных стилей и эпох, включая в репертуар не только хрестоматийные, но и экспериментальные опусы. Поэтому нам всегда есть что сказать. Любовь к искусству у нас от родителей: она насыщена абшеронскими пейзажами, московскими сумерками, небом, солнцем и песком. Потому этот проект посвящается нашим родителям.

БАКУ: Какие у вас планы?

Р.М.: Глобальные или на ближайшее будущее?

БАКУ: Глобальные на ближайшее будущее.

Р.М.: В Баку ReLove повезем. Еще нас пригласили на фестиваль

в Лондон, потом в Голландию едем на джазовый фестиваль. А вообще у меня в планах не только музыкальная карьера.

Г.М.: Риад у нас советник по вопросам культуры и искусства во Всероссийском азербайджанском конгрессе.

БАКУ: То есть вы хотите заниматься политической деятельностью?

Р.М.: Меня это очень интересует.

БАКУ: Жажда власти?

Р.М.: Нет! Жажда деятельности.

Г.М.: Риад деятельный очень. Он как раз тот самый человек, который способен и организовывать, и составлять контент мероприятий. Это совсем другая профессия. Мы же бьемся со стенами! Нужны такие организаторы, которые понимают творческих людей, потому что обычно мы на разных языках разговариваем. Наш театр (Пермский театр оперы и балета им. Чайковского. – Прим. ред.) – уникальный случай коннекта между творческими людьми, очень непростыми, такими как Теодор Курентзис, и организаторами, которые это понимают. Совмещать два вида деятельности практически невозможно. Я не встречал никого, кроме Риада, кто мог бы это делать: все просто выпадают из музыки. При этом обычно идут по пути наименьшего сопротивления, и критерии качества смещаются в сторону конформизма: чтобы проекты нравились начальству, чтобы люди купили билеты... А тут вдруг появляется человек, который лично продвигает собственные идеи и хочет сделать что-то хорошее, стоящее. Риад уникальный, ему удается сбалансировать качество и то, чего от нас ждут и хотят. Обычно мы с ним выигрываем в пользу искусства, а это дорогого стоит.