Уроженец Баку Ровшан Мамедкулиев нанес Азербайджан на карту стран, интересующих любителей классической игры на гитаре. Его диски выходят на престижных лейблах, он выступает по всему миру, от Китая до Испании и от Франции до Америки. Среди его достижений – сольный концерт в Карнеги-холле и победа в 20 с лишним международных конкурсах, в том числе таких престижных, как Конкурс им. Ф. Тарреги в Беникасиме или конкурс Guitar Foundation of America (аналог «Оскара» или Нобелевки для классических гитаристов).
БАКУ: Какие у вас самые ранние детские воспоминания?
РОВША МАМЕДКУЛИЕВ: Я родился в Баку, так что бульвар, море, парк рядом с домом… Вокруг постоянно куча родственников и друзей. Все время свадьбы – раз в месяц стабильно. Когда мне исполнилось шесть лет, мы переехали в Нижний Новгород, и я никак не мог привыкнуть к тому, что гостей и свадеб поубавилось. Ну и к климату, конечно. Мы поддерживаем связь с Азербайджаном – все родственники по папиной линии у нас тут, так что мы с женой стараемся хотя бы раз в два года ездить в гости.
БАКУ: Как вам кажется, корни влияют на то, что вы делаете? Скажем, на манеру игры?
Р.М.: Чем взрослее я становлюсь, тем более склонен ответить «да». Мама у меня русская, из Нижегородской области, папа – из Азербайджана, из Евлаха, и, видимо, эта смесь кровей, жизнь на стыке традиций дала мне дополнительную возможность увлекаться самыми разными стилями. У нас дома музыка звучала всегда. Азербайджанские мугамы в том числе. Видимо, мне передалось. Мугам – это же спонтанная импровизация. Не могу назвать себя большим знатоком мугама, его структуру и устройство знаю довольно поверхностно, но чувствую, как мне кажется, неплохо. Переезд в Россию, кстати, этому способствовал: когда что-то теряешь, начинаешь бережнее относиться.
БАКУ: Как вообще получилось, что вы занялись классической гитарой?
Р.М.: Довольно случайно. Я учился в школе, и там объявили набор на курсы гитары в кружок бардовской песни. Пошли мы с другом из любопытства, но у меня как-то очень быстро стало получаться. Поначалу был скорее спортивный интерес: задают что-то выучить, и я – раз – это осваиваю. Буквально через пару месяцев уже захотел играть как следует. Кумиром моим тогда был Пако де Лусия, но, конечно, о том, что стану всерьез заниматься классической гитарой, я вообще не думал. Потом поступил в музыкальную школу, и там судьба меня свела с педагогом, у которого я впоследствии проучился и в музыкальной школе, и в училище, и в консерватории, и в аспирантуре. Его зовут Алексей Алексеевич Петропавловский, сейчас он доцент Нижегородской консерватории.
Стать профессиональным классическим гитаристом я решил где-то в конце девятого класса, уже лет пять участвуя в разных конкурсах и фестивалях. Меня поддержали родители, что довольно редко встречается. Я сейчас преподаю и знаю, что моим студентам родители говорят примерно одно и то же: это не самая достойная профессия, особенно для мужчины, это сложный путь, музыкой только ненормальные люди занимаются. Ну и вообще, что за занятие такое? У меня подобной проблемы не возникало, хотя в семье никогда не было профессиональных музыкантов. Говорят, правда, что дедушка очень хорошо пел мугамы, и когда они жили в Евлахе, к ним часто приходили знаменитые певцы. Отец об этом всегда рассказывал с гордостью. Может, поэтому он уважает мой выбор и я мог спокойно заниматься гитарой.
«Я думал не про то, как денег заработать, а про то, как стать лучшим»
БАКУ: Должен признаться, что я тоже в детстве ходил с друзьями учиться классической гитаре. Но, конечно, мы все мечтали, что выучимся, возьмем в руки электрогитары и нажмем ногой на мощный фузз. Трели на акустике – это было совсем не популярно и даже немного стыдно. Шаг, который сделали вы, – уйти в мир классической академической гитары – довольно редкий случай. Чем вас соблазнил ваш учитель?
Р.М.: Этот мир пока не так развит, как мир скрипки или фортепиано. Нет такой же мощной исполнительской истории. Здесь можно большего добиться. Учиться играть на фортепиано в 11 лет уже поздно – это просто смешно, ну или нужно быть гением. Плюс столько великих людей играло на фортепиано до тебя и играет до сих пор… Сложно выделиться. С гитарой проще. Еще лет 20 назад в России в гитарном мире все было довольно печально. Когда я начинал учиться, основным критерием было – слышно ли вообще гитариста. Про какие-то художественные задачи речь не шла: умеешь быстро перебирать пальцами – все, уже молодец. Основная масса играла так, что хотелось уснуть. Что позволило мне думать, что я смогу быть другим – смогу чего-то добиться и рассказать музыкальному сообществу свою историю.
Вообще, гитара очень благодатный инструмент. Ни у одного другого нет такого богатства красок. Конечно, и у фортепиано богатая палитра, но в игре на гитаре так много зависит буквально от поворота пальца, ногтя, подушечки… Тронешь струну иначе – и звук кардинально меняется. Мой педагог открыл для меня мир классической музыки, с которым я, честно говоря, был довольно слабо знаком, и я понял, что эту невероятную палитру переживаний замечательно может передавать гитара. Но, конечно, решение уйти в гитаристы было очень сложным. Я ведь учился в математическом классе, участвовал в олимпиадах, у меня неплохо получалось. И педагогу по математике казалось, что мои занятия музыкой – блажь какая-то. Но музыка стала отнимать все больше времени, надо было принимать решение. И я его принял.
БАКУ: А родственники не спрашивали тревожно: «Чем ты будешь на жизнь зарабатывать?»
Р.М.: Если думать о зарабатывании денег, в музыку идти как-то глупо. Конечно, дело, которым занимаешься, должно приносить не только радость, но и достаток. Но я думал не про то, как денег заработать, а про то, как стать лучшим. Выиграть самый крутой конкурс, окончить с успехом консерваторию, найти, где преподавать. Вот меня два года назад пригласили преподавать в Академию имени Маймонида. И сейчас в этой академии единственная кафедра классической гитары в России. Могу об этом с гордостью сказать.
БАКУ: А мальчишкам, которых вы учите, что говорите? Какие сейчас возможности у человека, научившегося классической гитаре? Ведь не все могут и хотят быть сольными исполнителями.
Р.М.: Я все-таки преподаю не совсем мальчишкам, а 20-летним ребятам. У них есть планы, амбиции. Я просто пытаюсь привить им правильное отношение к делу. У меня нет задачи из каждого сделать сольного исполнителя: многие идут в ансамбли, кто-то – преподавать.
БАКУ: Если, допустим, Леониду Агутину понадобится сессионный музыкант, он, наверное, будет его искать среди ваших выпускников? Или вы подобное не поощряете?
Р.М.: Да нет, я к этому нормально отношусь. Знаю людей, которые играли на гитаре Баха, а потом пошли в эстраду.
БАКУ: А нет у вас ощущения, что у молодежи гитара в целом вышла из моды?
Р.М.: Было такое, но сейчас ситуация меняется. Последние лет пять опять подъем интереса. Раньше в музыкальных школах на первом месте по поступлению были пианисты, а сейчас бывает, что и гитаристы. В целом понятно почему: инструмент популярный, компактный, дешевый – дешевле, чем пианино. Конечно, хорошие гитары дороги, но на начальном этапе достаточно и недорогой. И спрос на гитаристов-преподавателей очень высок. По-моему, уже больше половины педагогов, преподававших игру на домбре, балалайке, баяне, переключились на гитару. Ну а дальше по цепочке: дети хотят играть на гитаре, у них есть родители, друзья, которые приходят на концерт и интересуются. Исполнители в среднем стали лучше играть, и аудитория как-то воспитывается. Хочется верить, что после концертов они уходят как минимум заинтригованные: на гитаре, оказывается, можно много чего сделать.
«Для начала века это было нечто феноменальное: оказалось, что на классической гитаре можно играть сложные программы»
БАКУ: Раньше было два распространенных сценария: «хочу научиться играть Цоя» и «хочу трясти пышным хаером и играть быстрые соло». Ни то ни другое, кажется, уже неактуально. Почему вообще идут к вам учиться?
Р.М.: Сейчас дети, вы не поверите, идут именно учиться классической гитаре. Конечно, поначалу просто играть. А потом педагог начинает прививать интерес. Ведь уровень преподавания тоже очень вырос. Я много сидел в жюри разных конкурсов: выходили дети и банально не знали, как правильно сесть, как держать гитару. Все-таки среди пианистов или скрипачей такого не бывает: уж правильно поставить ребенку руки все умеют. А у нас был полный бардак. Сейчас, слава Богу, это пройденный этап.
БАКУ: Для многих игру на классической гитаре по-прежнему олицетворяет Пако де Лусия. Но ведь мир классической гитары – совсем не только фламенко. Что там сейчас происходит?
Р.М.: Вообще сольное исполнительство на классической гитаре началось в конце XIX века, преимущественно в Испании. Был такой гитарист Франсиско Таррега. Тогда же придумали ту гитару, на которой мы с вами играем. До этого были самые разные гитары – барочные, романтические. Самым же главным человеком оказался Андрес Сеговия – он был очень яркой личностью и вывел гитару в крупные залы вроде Карнеги-холла. Сейчас-то уже многие там выступали…
БАКУ: Даже и вы.
Р.М.: Даже и я. Но для начала века это было нечто феноменальное: оказалось, что на классической гитаре можно играть сложные программы, гитаристы могут собирать большие залы. Сейчас к Сеговии относятся по-всякому: он был непростым, авторитарным человеком, многие ученики просто копировали его находки. Зато благодаря ему композиторы XX века стали писать для гитары. До этого они, может, и хотели бы, но кто это будет исполнять? И где? Так, для гитары стали писать Бенджамин Бриттен, Вилла-Лобос и многие другие. Ниточка от Сеговии тянется до сегодняшнего дня. Скажем, появление у нас шестиструнной гитары связывают именно с приездом Сеговии в СССР в начале 1920-х годов. Раньше-то у нас была популярна семиструнка.
БАКУ: Я слышал современные сочинения для гитары, устроенные довольно сложно: атональные, с очень специфическим звукоизвлечением. Вы такую музыку тоже играете?
Р.М.: Кое-что играл. Например, премьеру бельгийского композитора Филиппа Лемэгра, алеаторический концерт для гитары с оркестром, лет семь назад. Там много случайных нот, и тематический материал не в мелодии, как нам привычно, а в ритмических фигурах. Довольно сложная музыка. Но не могу сказать, что я глубоко погружаюсь в авангард. К тому же современная музыка бывает разной. Скажем, есть замечательный композитор Сергей Руднев, который пишет в русском стиле конца XIX века, – я играю его вещи. Или сочинения Никиты Кошкина – довольно сложная, но, как мне кажется, не экспериментальная музыка. Я стараюсь не играть совсем уж попсовую, легкую музыку. Но если играть сплошной авангард, потеряешь контакт со зрителем. Надо, чтобы было интересно и профессионалу, и человеку, который первый раз пришел послушать классическую гитару.
БАКУ: Вы победили в довольно важном американском конкурсе. Какие двери для вас это открывает?
Р.М.: Надо признаться, что с конкурсами я, видимо, завязал. Потому что – ну сколько можно? Я участвую в них каждый год, начиная со второго класса музыкальной школы. Конечно, это здорово, есть мотивация – победить там, победить сям. И для карьеры хорошо. Вот я выиграл конкурс имени Микеле Питталуги или очень важный конкурс имени Тарреги – это хорошие строчки в резюме, они дают связи, возможности, приглашения на гастроли. Американский конкурс в этом смысле эффективнее всего: у меня после него было больше полусотни концертов в США, Канаде, Бразилии и Мексике. Ни один другой конкурс не дает такого ангажемента. В числе призов еще бывают записи на хороших студиях – так, я записался на престижном лейбле Naxos. Или оплачивается публикация твоих переложений для гитары. Я, кстати, опубликовал в Штатах музыку азербайджанского композитора Фикрета Амирова и очень этим горжусь.
БАКУ: А почему тогда хотите с конкурсами завязать?
Р.М.: В самых престижных я уже победил. Куда дальше? Их ведь сейчас миллион – каждый день проходит новый конкурс. Это хорошо, гитаристам есть где выступить. Но престиж звания лауреата международного конкурса немного подорван. Даже у меня в биографии написано «лауреат более 25 международных конкурсов». То есть их уже и не перечислить все, пошла какая-то гонка за количеством. Так что я решил заканчивать. Хочется уже думать не про то, где еще выиграть, а про себя и собственное творчество. Как-то это интереснее.