Личности«Бакинский джаз – невыдуманное понятие. Было три джазовых города в Советском Союзе: Москва, Ленинград и Баку. В Баку солнце было, море было, тепло – здесь джаз как-то очень органично смотрелся. Были имена, были люди».
Пианист Вагиф Садыхов, невысокий улыбчивый человек, речь которого немного похожа на скорострельное джазовое соло, уверен, что джаз в Баку родился благодаря консерватории. «И нефти, – говорит он. – Нефти, потому что Баку – это индустриальный город, сюда же с начала века приезжали западные специалисты, которые помогали разрабатывать месторождения. А вместе с ними приезжала западная мода, пластинки. Вкусы и привычки. И азербайджанская симфоническая музыка, я уверен, не зря родилась в Баку благодаря нашему классику Узеиру Гаджибейли. А консерватория… потому что бакинская была куда свободнее, чем московская. В Москве слово «джаз» даже произнести нельзя было. А у нас при консерватории существовал симфоджаз, я в нем играл. Где еще такое было возможно?»
Сидя на лавочке у городского фонтана, Садыхов пытается разом пересказать и историю бакинского джаза, и собственную биографию. Получается не очень: Садыхову 63 года, джаз он стал играть лет с 13, и только на краткое перечисление того, с кем, когда и при каких обстоятельствах он работал, уходит немало времени.
Главным человеком в бакинском джазе для Садыхова был и остается Вагиф Мустафазаде: «Лучше него в этом городе никто не играл, что бы там ни говорили. Он любил музыку всем сердцем. Это ведь как с женщиной: если не любишь, а просто так – общаешься, ничего хорошего не выйдет».
– Но вот в чем дело, – тут же добавляет он. – Джаз-то в Баку был, а места для него не было. Это и по судьбе Вагифа видно: ему приходилось даже в Тбилиси уезжать, потому что в Баку не мог найти работу. Конечно, он играл на радио, на телевидении, но это все не то. Были эстрадные оркестры, но мы же понимаем, что это такое. Пусть они даже джаз-оркестрами назывались – там от джаза одно название было. Вот и сгорел человек раньше времени. Сердце не выдержало.
Сам Садыхов уехал из Баку в 16 лет, город стал для него слишком мал, захотелось большего: «Пианисты тут были, барабанщики. А вот с басистами хуже, с духовыми тоже, вокалистов вообще не было. А ведь джазмену важно с кем играть. Я хорошо играл, без ложной скромности скажу. В ресторане «Дружба», на горе, где все джазмены перебывали, многих поражал. И захотел поехать туда, где, как я слышал, джазменов любят и где их много, – в Ленинград. Случайно получилось – на школьных каникулах с другом попал в оркестр Вайнштейна, который тогда в Ленинграде на танцах выступал. Друг подсел к музыкантам поиграть, а потом говорит: «А вот сейчас вы такого пианиста услышите – обалдеете!» Они, конечно, заулыбались – мол, кавказские люди любят преувеличить. Ну, я сел, и они действительно обалдели. У меня с детства такой американский свинг в игре был, не знаю откуда».
«За свою жизнь Садыхов перепробовал, очевидно, все, что только мог советский джазмен, но по его улыбающемуся лицу нельзя сказать, чтобы это ему далось так уж тяжело»
Дальнейшая карьера музыканта-вундеркинда – прямая иллюстрация худших прогнозов журнала «Крокодил» на счет любителей джаза. Садыхов собирается бросить Бакинскую консерваторию, в которую только поступил, и остаться в Ленинграде – играть на танцах в крутом оркестре.
Из Ленинграда он переезжает в Москву, где в это время гремит джаз-кафе «Молодежное», и оказывается окончательно потерянным для приличной жизни. «До пяти в «Молодежном» сидели разные маргиналы и фарцовщики, – рассказывает он. – А потом комсомольцы очищали помещение, и по специальным пропускам проходила богема. Вознесенский, Ахмадулина – да все там были. И главное – лучшие музыканты страны. И среди них я. И все от меня в восторге!» Только прямое вмешательство тогдашнего министра культуры Азербайджанской ССР и мудрость ректората консерватории дали юноше возможность получить высшее образование: он согласился учиться экстерном, живя в Москве и приезжая сдавать Шопена и Рахманинова в Баку.
Будучи первокурсником, он даже аккомпанировал молодому квартету «Гая»: «Они первыми стали вокальный джаз в Союзе делать, между прочим. А выступали мы в Москве на Всесоюзном конкурсе песни, в котором молодые Муллерман и Кобзон участвовали. Хорошо отыграли! Пару лет назад мне подарили пластинку «Гая», слушаю: кто ж это так хорошо играет? Оказалось, я!»
«Садыхов всю жизнь умудрялся не бросать джаз, – говорит о нем руководитель группы Bakustik Jazz Салман Гамбаров. – Это не может не восхищать». Действительно, Садыхов играет и записывается до сих пор, но, очевидно, стоило это ему немалых усилий: «В Москве я жил плохо, но весело. Сначала работал в «Молодежном», потом в кафе «Печора». Получал рублей 50 в месяц, зато жил в джазе по-настоящему. Но в конце 1970-х система клубов разрушилась, наступил кризис – все разбрелись кто куда».
Садыхов долго отказывался идти «в эстраду». «Миансарова уговаривала, Бейбутов прямо за горло брал: «Вот тебе трехкомнатная квартира в Баку, полгода будешь за границей, всю киномузыку будешь писать со мной». Я отказывался. Но потом все начали зарабатывать – и я начал: а что делать, на 50 рублей не проживешь», – рассказывает он. В результате работал с Толкуновой, Лещенко, Магомаевым, играл у Лундстрема, в ансамбле «Мелодия», в Государственном симфоническом оркестре радио и телевидения, озвучивал кино на «Мосфильме» и гастролировал с Кобзоном. «Мою трудовую книжку его администратор взял, даже не спрашивая, потому что меня выбрал сам Кобзон, – вспоминает Садыхов. – Я год продержался, потом взмолился: «Отпустите, Иосиф Давыдович». Не мог я эти марши патриотические каждый вечер играть, не мое это».
За свою жизнь Садыхов перепробовал, очевидно, все, что только мог советский джазмен, – от работы с Лещенко до джазовых вечеров в новорусском клубе «Арлекино», но по его улыбающемуся лицу нельзя сказать, чтобы это ему далось так уж тяжело. «Джаз – такое искусство, нигде не окупается, – бодро говорит он. – Зато жизнь у меня интересно сложилась».
