Фахраддин Манафов: метод бытия

Фахраддин Манафов – один из главных азербайджанских актеров своего поколения. Главный редактор «Баку» Лейла Алиева говорила с ним о сути творчества, сокровенных моментах бытия, иных мирах, везении, страдании и ответственности.

ЛЕЙЛА АЛИЕВА: Я часто думаю, почему все так любят актеров? Может быть, потому что, когда актер играет роль, иногда он проявляет свои истинные скрытые качества?

ФАХРАДДИН МАНАФОВ: Знаете, Лейла, сейчас вы дотронулись до, может быть, самых сокровенных моментов актерского бытия. Не каждый актер осмеливается признаваться себе в этом. С того момента как начал осознавать, что такое моя профессия, я понял одну истину. Профессия актера безбожно неблагодарная, потому что ты являешься то одним, то другим, то третьим, тебя уже не воспринимают как личность. Но мы не прячемся под этими масками, Боже упаси. Наоборот. Я вообще всегда искренен. Кредо всей моей жизни – быть искренним. Потому что невозможно, не веря, что-то делать.

Л.А.: Какой ваш самый любимый спектакль или фильм?

Ф.М.: Я очень люблю Милоша Формана. Когда вышла его картина «Амадей», я как раз находился в Чехословакии по линии Союза кинематографистов СССР. Там я впервые увидел эту картину – и был потрясен. Настолько, что попросил ребят: «Меня не трогайте, можно я просто пройдусь по улицам?» Я пошел куда глаза глядят по моей любимой волшебной Праге и забрел на Вацлавскую площадь, где стояли желтые скамеечки. Я сел на одну из них и увидел напротив полупустой бар. Вошел туда и сказал: «У меня нет крон, только советские рубли. Можете мне налить стопочку каждого напитка?» Я хотел забить свое состояние после фильма, потому что страшно сожалел, что никогда такого режиссера, видимо, не увижу и никогда не снимусь в подобной картине. Получилось 25 стопок по пять-десять граммов. Я их выпил, но мне по-прежнему было очень грустно. Невероятно талантливое кино. Помню сцену, когда мертвого Моцарта бросают в общую яму и посыпают дустом: в этот момент я вскрикнул в зале, сильно вскрикнул, не выдержал.

Л.А.: Все гениальное и красивое толпа жаждет уничтожить или присвоить.

Ф.М.: Вот это самое страшное – когда пытаются присвоить.

Л.А.: Мои любимые фильмы – «Апокалипсис» Мела Гибсона, «Жизнь прекрасна», ваш «Тахмина и Заур» и мультик «Король-лев». «Тахмина и Заур» и «Жизнь прекрасна» – два фильма, при просмотре которых я прослезилась, обычно не плачу.

Ф.М.: Мне невероятно повезло: я оказался в нужном месте в нужное время, встретил режиссера Расима Оджагова, который сделал меня, просто слепил в шести картинах.

«Кредо всей моей жизни – быть искренним. Невозможно, не веря, что-то делать»

Л.А.: Про такие встречи говорят: «это судьба». Идея «Тахмины и Заура» пришла режиссеру на ваших глазах?

Ф.М.: Фильм снят по мотивам романа Анара «Шестой этаж пятиэтажного дома». Я думаю, обратиться к Анару было глубинным желанием Оджагова – человека, который фактически создал неореализм с азербайджанскими элементами. До него были Сафаров, Сеидбейли, Бабаев – великие, конечно, мастера, но все они были реалистами советского кино. А Оджагов принес неореализм в азербайджанский кинематограф, и это было здорово. Всего он снял 12 картин, и в шести мне посчастливилось сняться. Больше никто не может таким похвастаться. И во всех его картинах все герои были «он», даже женщины: Оджагов их видел такими. Это удивительный, уникальный человек, у него были свои правила, жесткие и неукоснительные, и главное из них – быть честным в творчестве.

Л.А.: Он сразу знал, что вы будете играть в «Тахмине и Зауре»?

Ф.М.: С этим произошла удивительная история. Нас начали пробовать, а я к тому времени много работал с ним и уже предполагал, что меня утвердят на роль. И вдруг появляется какой-то симпатичный, великолепно одетый, холеный мальчик, который тоже пробуется на роль Заура. На мой прямой вопрос Расим ответил: «Честно скажу: спонсор хочет, чтобы снялся он». Я уехал в Бейрут на съемки у режиссера Самира Хабши в фильме «Фестиваль смерти» и находился там почти четыре месяца. Уже забыл, что мне не повезло и Заура мне не играть. Возвращаюсь, захожу на киностудию, меня встречает второй режиссер и восклицает: «Расим ждет тебя, где ты ходишь?!» Захожу к Оджагову, и он говорит: «Не буду тебе рассказывать причины, но играть будешь ты». Я был на седьмом небе, потому что безумно любил, во-первых, Расима, во-вторых, это произведение.

Л.А.: То есть вы не обиделись?

Ф.М.: Боже упаси! Я никогда не мог бы на него обидеться.

Л.А.: Довольно редкая черта. А говорят, что творческие люди капризны.

Ф.М.: Скажу честно: видимо, это генетика. Спасибо моим родителям – я избежал момента, когда слава ударяет в голову. Мне часто говорят: почему ты не ценишь того, что делаешь? А я делаю просто потому, что делаю. Расим Оджагов любил повторять одну замечательную вещь: «Я делаю свою любимую работу. И мне еще платят за это».

Л.А.: Недавно я поймала себя на мысли, насколько значимо в жизни творчество. Посмотрите, например, на науку, допустим, на медицину, сто лет назад: с сегодняшней точки зрения то, что было тогда, примитивно. А стихи даже тысячелетней давности остаются такими же актуальными.

Ф.М.: Да, и такими же сильными.

Л.А.: Мне кажется, это идет откуда-то свыше.

Ф.М.: Творческие озарения диктуются какими-то другими мирами, другими нотами, другими шифрами. Может быть, каким-то дуновением, которое не зависит от нас. Мы просто улавливаем его, не понимая. Я помню момент, как однажды в молодости снялся в картине, и мне сказали, что одну сцену надо по техническим причинам переснять. Я ехал на киностудию на задней площадке автобуса, на неровностях дороги подбрасывало. И вдруг я понял, что именно нужно в этом эпизоде. Вы не представляете, что со мной стало: я как будто полетел. Это было то самое – творчество, высшая ценность для человека. Ничто не имеет значения, только мысль. Все остальное изменчиво. Мысль же как океан.

Л.А.: А у вас бывают грустные мысли?

Ф.М.: У меня очень редко бывают веселые. Не умею попусту улыбаться. У меня даже прозвище было «печальный актер». Это, наверное, что-то во мне глубокое, неразрешимое. Может, из детства.

Л.А.: Может быть, вам обидно, что люди часто сталкиваются с несправедливостью и непониманием друг друга?

Ф.М.: Самое страшное, когда не просто непонимание, а умышленно делают плохое. Буквально позавчера я случайно прочитал, что за последние 40 лет на планете вымерло более 60% животных и вырублены многие виды деревьев. Чтобы их восстановить, угадайте, сколько нужно времени? Пять-семь миллионов лет. Это не страшно разве? Понимаю, что Вселенная бесконечна, что мы можем полететь куда-то, построить новый мир, но зачем, когда старый здесь, под рукой?

Л.А.: Мне тоже больно, когда смотрю, как рубят деревья. Всегда думаю: что бы ни построили, все равно никогда не получится настолько же совершенно, насколько совершенно природа создала дерево.

Ф.М.: В последнее время все чаще задумываюсь над тем, что так нельзя жить. И когда вижу паука, муху, боюсь их тронуть – ведь сам я не создам их. Мы недавно говорили с другом о революции, и он сказал: «Ненавижу революционеров по одной только причине, что они разрушают, не созидают». Разрушив, революционер говорит: «Я построю свое». Но, построив, опять бывает недоволен. Потому что созидать гораздо сложнее.

Л.А.: Я тоже очень из-за этого переживала. Но потом осознала, что все происходит по воле Всевышнего. Рано или поздно везде образуется жизнь. Планета восстановится сама, если ей не мешать.

Ф.М.: Да, хаос и космос, разрушение и снова восстановление… Я очень люблю доказывать своей супруге, что существуют другие миры. Она спорит: «Пока не увижу, не поверю». А я говорю: «Но откуда же тогда все удивительные вещи вокруг нас?» Я убежден, что, пока живу, у меня еще будет возможность прикоснуться к ним.

Л.А.: Есть ли что-то, о чем вы жалеете?

Ф.М.: К моему огромному счастью, я жил одним законом: быть честным. Конечно, человек – существо не только непредсказуемое, но и зависящее от очень многих аспектов. Бывают моменты, когда приходится через что-то переступить, чтобы защитить кого-то. Если это ошибка, то, да, жалею. Но по большому счету единственное, о чем я жалею, – то, что мой брат пропал без вести, а я не смог быть рядом в тот момент. Может быть, я смог бы помочь ему. Я точно знаю, что если бы со мной что-то случилось, то он планету перевернул бы и нашел меня, а у меня на это сил не хватило. Я вижу его во сне каждый божий день, скоро уже 20 лет. И все время в финале наших «встреч» задаю вопрос: «Почему?». А он отвечает: «Так надо». Просыпаюсь порой в слезах.

Л.А.: Не надо жалеть. Наверное, действительно так должно было быть. Надо его отпустить.

Ф.М.: Я два года был в очень страшном состоянии. Но потом собрался, согласился с тем, что судьба у каждого своя, что его судьба такая. Он все время куда-то торопился. Даже за обедом спешил – говорил: «Ну зачем тратить на это время?»

Л.А.: Очень важно уметь отпускать и принимать. Раньше, когда я обижалась или переживала, тоже иногда думала: «Ну почему так? Это неправильно». А потом поняла, что все, и плохое, и хорошее, от Бога. Все, что ни делается, – все к лучшему.

Ф.М.: Можно задать вам вопрос?

Л.А.: Да, конечно.

Ф.М.: Вы удивительно творческий человек, и самая главная ваша черта – сострадание. Способность сострадать, наверное, присуща очень маленькой части человечества. Откуда в вас она?

Л.А.: На самом деле она всем присуща, просто мы не открыты для нее.

Ф.М.: Но зачем мы закрываемся?

Л.А.: Все люди связаны между собой. Поэтому, чтобы быть счастливым, нужно, чтобы окружающие испытывали те же чувства.

Ф.М.: Знаете, то, что вы сейчас сказали, – это мой метод актерского бытия на сцене. Моя супруга приходит на каждый спектакль и всегда говорит: «Я сижу в зале, и ты мною управляешь. И ведь я отлично знаю тебя – но начинаю думать, плачу, смеюсь… Как ты это делаешь?» Я отвечаю, что, безусловно, есть техника, но в то же время есть не менее важная вещь. Я всегда говорил молодым актерам: «Знаешь, что такое актерское мастерство? Все очень просто. Делай и сам полностью поверь в то, что делаешь». Когда это происходит, когда отдаешь эту эманацию в зал, хочешь или нет, она возвращается к тебе. Это наслаждение.

Л.А.: Мне кажется, такой дар дарить – лучшее лекарство для души. И меры в этом нет.

Ф.М.: Меры нет, это правда. Разве Всевышний, творя что-то, отмеривает? Сколько бы ни трудился, постоянно думаю: «Я еще ничего не сделал, ничего не успел, а мне уже столько лет, скоро физически не будет возможности».

Л.А.: Что бы вы хотели пожелать молодым актерам?

Ф.М.: Самое простое: быть. Отдавать себя полностью на сцене – только в этом случае все вернется. Надо быть дисциплинированным и любить свою работу, чувствовать, что она для тебя всё.

«Меры нет, это правда. Разве Всевышний, творя что-то, отмеривает?»

Рекомендуем также прочитать
Подпишитесь на нашу рассылку

Первыми получайте свежие статьи от Журнала «Баку»