Родившийся в Киеве этнический немец, считавший себя русским, стал автором оперы на азербайджанскую тему, написанной в европейских традициях, – в такую причудливую фигуру сложилась судьба Рейнгольда Глиэра.
Место Рейнгольда Глиэра в русской музыкальной иерархии так сразу и не определишь. С одной стороны, в богатом на дарования XX веке, да еще на фоне современников и учеников – от Рахманинова до Прокофьева – исполином выглядеть очень сложно. С другой – невозможно спорить с тем, что это композитор первого ряда, если не по гению, то уж по влиянию точно. Наследие Глиэра – не только партитуры, но и воспитанники, а среди них, помимо сонма выдающихся персон, еще и целые музыкальные культуры.
Бурное начало
Юность каждого второго композитора в жизнеописаниях выглядит написанной под копирку. Культурная семья среднего достатка, музыкально озабоченные родители; в пять лет показали рояль, в семь – уже что-то сочиняет. Биография Рейнгольда Глиэра содержит мало отступлений от канона, разве что вместо рояля была скрипка – и довольно поздно, в одиннадцать. Отец, немец, торговал музыкальными инструментами собственного производства в Киеве, мать, полька, воспитывала четверых детей, все на чем-то пытались играть.
Впрочем, профессиональным музыкантом родители Гольдика не видели – в лучшем случае хорошим настройщиком. Но и препятствий не чинили, несмотря на то что идиллия раннего детства довольно быстро сменилась тяготами отрочества: отец много болел, и дела семейного предприятия пошатнулись. Глиэр-студент вечно был беден – и в Киевском музыкальном училище, и в Московской консерватории, где его учителями были фигуры национального масштаба: Танеев, Аренский, Ипполитов-Иванов. Единственным стабильным источником дохода был четвертной билет, ежемесячно присылаемый из Киева бабушкой.
Как настоящий московский студент, Глиэр рано начал преподавать: кроме денег это приносило новые знакомства. Так, живя у своего товарища и ученика Сахновского, Глиэр познакомился с Сергеем Рахманиновым, который был уже большой знаменитостью. (Впрочем, Глиэр, кажется, более всего ценил в Рахманинове не столько талант, сколько человеческие качества: небольшой очерк, написанный в 1954 году для сборника воспоминаний, изобилует «простотой», «скромностью», «прекрасным чувством юмора» и «негромким приятным баском». Сам Рахманинов говорил о Глиэре в тонах восторженных – и тоже не только как о композиторе: «Как удачно подходит Глиэру имя Рейнгольд* – ведь он действительно как человек чистое золото».)
На втором курсе консерватории, кстати, Глиэр переходит в русское подданство – до этого у него был немецкий паспорт. Это было необходимо для карьеры – ведь профессии «композитор», как отмечает в воспоминаниях сам Глиэр, все еще, по сути, не существовало. Сочинением музыки зарабатывать постоянно было практически невозможно. Окончив консерваторию с золотой медалью, Глиэр довольно долго ищет себя. Некоторое время он живет на средства лесопромышленника Митрофана Беляева, потом переезжает в Екатеринославскую губернию, где учит музыке маленького Сережу Прокофьева, затем преподает в только что открытом училище сестер Гнесиных.
Впрочем, в это время он уже, кажется, выбился из нужды. Во-первых, его благодетель Беляев завещал основать на свои средства Глинкинскую премию, одним из первых лау-реатов которой и стал Глиэр. Во-вторых, хороший доход обеспечивали музыкальные издательства, охотно печатавшие произведения молодого композитора – Второй и Третий секстеты и Первый и Второй квартеты. Глиэр этого периода – талантливый эпигон Бородина и Римского-Корсакова, увлеченный идеей имплантировать национальные музыкальные традиции в художественные реалии нового века. Впрочем, сам композитор продолжал называть этот период «годами ученичества». «И все-таки я не смел считать себя зрелым композитором», – вспоминал он время после получения Глинкинской премии. И это не риторическая фигура: живя в Германии (где у него сложился круг немецких учеников), Глиэр два года упорно учится дирижированию у Оскара Фрида.
На смену годам ученичества вновь пришли годы учительства: с 1913-го Глиэр профессор, а с 1914-го – директор Киевской консерватории. В Киеве он провел самые страшные для России годы революции и гражданской войны. Именно в разгар последней, в 1918 году, Глиэра познакомили с одной очаровательной студенткой, встреча с которой решительным образом изменила всю его жизнь. Для ясности сразу уточним: только профессиональную.
«Как удачно подходит Глиэру имя Рейнгольд – ведь как человек он действительно чистое золото»
Звезда и профессор
Шовкет Мамедовой, дочери тифлисского сапожника Гасана Мамедова, было тринадцать, когда она дала свой первый концерт. Было это в доме кавказского наместника графа Воронцова-Дашкова. Девушка произвела фурор – и через год уехала учиться в Милан; поддержку ей оказал выдающийся азербайджанский промышленник и филантроп Гаджи Зейналабдин Тагиев. После Милана Шовкет продолжила образование в Киевской консерватории – что само по себе неплохо характеризует уровень заведения, которым руководил профессор Глиэр.
Однажды директора консерватории пригласили на домашний концерт, где его студентка спела несколько азербайджанских песен. Интересовавшийся всякой музыкальной экзотикой Глиэр был очарован. И когда пять лет спустя, уже в Москве (Глиэр преподавал в Гнесинке и в Коммунистическом университете народов Востока), он получил от Мамедовой письмо из Баку с предложением написать классическую оперу на азербайджанскую тему, немедленно согласился.
Как известно, первую азербайджанскую оперу, «Лейли и Меджнун», написал еще в 1908 году Узеир Гаджибейли. Более того, она стала вообще первой оперой в исламском мире. Но с музыковедческой точки зрения «Лейли и Меджнун» – мугамная опера. В ней нет арий как таковых, их заменяют мугамы – импровизации в рамках одного, строго определенного лада. Например, все любовные «арии» представляли собой мугам сегях, который еще называют «ладом любви». Мугамы – важнейший элемент национальной культуры Азербайджана, бережно хранимый и до сих пор очень популярный. А Шовкет Мамедовой очень хотелось спеть в азербайджанской опере, написанной на классический европейский манер. И именно эту увлекательную задачу должен был решить ее бывший консерваторский учитель.
Мамедова уже тогда была большой звездой и влиятельным человеком. Контракт на написание оперы Глиэру предложило правительство Азербайджанской Республики. Подписав его летом 1923 года, композитор вряд ли подозревал, что окажется прочно связанным с Азербайджаном более чем на десятилетие.
Глиэра радушно встретили в Баку, но в столице ему не сиделось. Педант, привыкший академически подходить к любому делу, он несколько месяцев провел в свое-образной этнографической командировке по разным районам республики – слушал певцов-ханенде, копил музыкальные впечатления. Принято считать, что наибольший вклад в эту копилку сделали ханенде Джаббар Гарьягды оглу и исполнитель на таре Курбан Примов. Собственно писать Глиэр уехал в Москву, в любимый дом номер 5 на Петровском бульваре.
Либретто оперы, получившей название «Шахсенем», создали бакинский драматург Джафар Джаббарлы и московский поэт Михаил Гальперин. За основу они взяли хрестоматийную легенду об Ашик-Гарибе, бродячем певце, влюбленном в дочь богача Шахсенем. Главные партии писались под Шовкет Мамедову и Бюльбюля, уже тогда безраздельно царивших на азербайджанской музыкальной сцене. Впрочем, этот дуэт вышел на сцену в «Шахсенем» далеко не сразу, да и вообще судьба оперы складывалась непросто. Отдельные ее наброски Глиэр показал своим бакинским друзьям еще в начале 1924 года, однако премьера состоялась лишь три года спустя: композитора мучили сомнения, насколько адекватной выглядит его адаптация народных музыкальных канонов к стандартам классической музыки. Да еще Шовкет Мамедова весьма некстати уехала в Италию – без ее влияния Глиэру стало непросто отбиваться от нападок критиков, считавших композитора «варягом», а саму идею азербайджанской классической оперы вредной. В результате «Шахсенем» поставили на русском языке – и хотя она имела успех у зрителей и у критиков, самому Глиэру было ясно, что работа далеко не закончена.
Труд жизни
Глиэру, кажется, на роду написано быть первопроходцем. Помимо первой классической оперы на азербайджанскую тему он написал первый советский балет «Красный мак», первое академическое произведение на бурятском материале («Героический марш Бурят-Монгольской АССР»), первую музыку для таджикского кинематографа, одну из первых узбекских опер «Лейли и Меджнун» (в соавторстве с Т. Садыковым). Но «Шахсенем» оставалась своеобразным незакрытым гештальтом.
В 1931 году в Баку вернулась из Италии Шовкет Мамедова. История с оперой, поставленной всего один раз, к тому же не на азербайджанском языке, ей категорически не нравилась – ведь Шахсенем писали именно для нее. Великая певица оказалась и выдающимся продюсером: для оперы достаточно быстро написали либретто на азербайджанском, вновь поселившийся в Баку Глиэр внес в партитуру существенные изменения, и 4 мая 1934 года в бакинском Театре оперы и балета имени Ахундова «Шахсенем» сыграли так, как и было должно: под управлением автора, на национальном языке, с Мамедовой и Бюльбюлем в главных партиях. Вот теперь триумф был окончательный и полный: пресса писала о «блестящей победе национального искусства», Глиэр и Мамедова получили звания народных артистов Азербайджана. Впрочем, формальные регалии тут были вторичны – для самого композитора уж точно.
Современники писали о Глиэре как о человеке исключительно трудолюбивом. Не работать он не мог, каждодневный труд – композиторский, исполнительский, дирижерский – был ему физиологически необходим. Он не отказывался от самых непрестижных предложений, вроде многомесячных гастролей по Сибири, где концертными залами зачастую служили школы. Это совсем не то же самое, что «браться за любую работу»: Глиэр до самой смерти оставался востребованным. Просто бывают такие просьбы, от которых не отказываются.
Связанный сотнями нитей с Азербайджаном, 64-летний Глиэр в 1938 году не смог остаться равнодушным к идее отредактировать и оркестровать оперу «Наргиз» скончавшегося незадолго перед тем Муслима Магомаева-старшего. И потому, что Магомаев был его другом, и потому, что Рейнгольд Глиэр всю жизнь прожил с уверенностью: хорошая музыка не должна пылиться в нотных папках. Она должна звучать – и чем больше, тем лучше.
«Не работать Глиэр не мог, каждодневный труд был ему физиологически необходим»
●Нем. Rheingold – «Золото Рейна»
Фотографии из архива Кирилла Новосельского и ДМШ им. Р.М. Глиэра