Столпотворение у театра, все билеты проданы: афиши обещают «Лейли и Меджнун» – «поэму Физули, переделанную для сцены и переложенную на музыку братьями Узеиром и Зульфугаром Гаджибековыми». В этот вечер, 12 января 1908 года, в театр Тагиева действительно устремился весь Баку.

Узеир Гаджибеков, эту оперу сочинивший, тогда еще не понимал, что буквально в данный момент вписывает свое имя в историю музыки. Он был молод – всего 22 года. За спиной детство в Шуше, двухлетняя русско-татарская школа и учительская семинария в Гори, где он, в числе прочего, учился игре на скрипке и баритоне. Недолгая преподавательская служба, переезд в Баку, начало журналистской работы. Молодой, горячий, увлекающийся дружеский круг в Баку: разговоры о жизни и музыке и эта возможная лишь в ранние годы уверенность, что если тебе чего-то на этом свете не хватает, то надо просто самому взяться и это что-то сотворить. Гаджибекову не хватало национальной оперы. Вот он ее и написал.

Он нигде не учился композиции, не представлял себе, что такое полифония, о чем в зрелые годы, постигнув все необходимые науки, спокойно рассказывал. «Лейли и Меджнун» не стала искусственной конструкцией, выстроенной автором. Она выросла из народного искусства, из мугамов, соединив тысячелетия истории и наступающий новый век. Гаджибеков задумал ее еще 13-летним мальчишкой, когда впервые увидел в Шуше любительский спектакль. Его поразила сцена, в которой Меджнун приходит на могилу Лейли, он запомнил это душевное потрясение – и чуть менее чем через десять лет создал свою оперу.

У этой оперы не было партитуры в том смысле, в каком мы понимаем ее сейчас: с расписанными партиями всех инструментов. Был «дирексион» – перечисление сюжетных событий и вокальных номеров. Нотами были записаны фрагменты, когда звучали оркестр и хор, сольные же партии получили лишь обозначения ладов, необходимых в той или иной сцене. Дальнейшее зависело от артиста, исполняющего соответствующий мугам. Так осторожно Гаджибеков разворачивал непривычную публику к новому искусству – соединяя знакомое и незнакомое. Вероятно, еще и поэтому (а не только благодаря несомненному таланту композитора) «Лейли и Меджнун» имела такой успех.

Тар и скрипки

Спонсором постановки, если переводить тогдашние реалии на сегодняшний язык, выступило общество «Ниджат», благотворительная организация нефтепромышленников. Там была театральная секция, и в 1907 году Гаджибеков на ее заседании предложил проект спектакля. Судьбу будущего национального достояния решали шесть человек, и мнения разделились поровну. И лишь потому, что за постановку был председатель секции, имевший два голоса, «Лейли и Меджнун» была поставлена.

Никакой роскоши это спонсорство не предполагало. (Надо сказать, что впоследствии Гаджибеков очень резко отзывался об организации, заявляя, что за минимальную поддержку ему пришлось отдать авторские права на постановку; была неприятная полемика в газетах, где люди из «Ниджата» обвиняли автора в бездарности, а он их – в том, что их интересуют только деньги.) Оркестр для постановки собрали из друзей по семинарии, они играли на скрипках. Замысел Гаджибекова состоял в том, чтобы компанию им составили таристы. Но группа музыкантов, приглашенная для участия в постановке, за два часа до премьеры перессорилась – и на спектакль пришли лишь Курбан Примов и Ширин Ахундов. Лучшие из таристов – но всего двое! За два часа Гаджибеков переделал оркестровые партии так, чтобы всю нагрузку несли скрипачи. Конечно, собравшаяся компания и отдаленно не напоминала оперный оркестр. Замечательно воспоминание композитора: «Бедность была великая. Отсутствие контрабаса в оркестре возместили бубном». Но энтузиазм был велик, и все получилось.

Образцовый герой

Исполнителя главной мужской роли Гаджибеков нашел довольно быстро: Гусейнгулу Сарабский играл в «Альманзоре», переложенной на азербайджанский язык пьесе Генриха Гейне. В финале спектакля 28-летний артист, уже довольно известный в Баку, исполнял один из мугамов – и Гаджибеков понял, что вот это его образцовый герой, с отличным голосом и артистическим даром. Он спросил у Сарабского, не хочет ли тот принять участие в постановке оперы – и артист немедля согласился.

В мемуарах Сарабский рассказывал, как сомневался затем в своих способностях, в успехе предприятия, как порой сбегал с репетиций, решив все бросить, как возвращался... Артист шел к вершинам непросто, за актерскую работу платили мало, и позволить себе провал он не мог. Именно его работа была признана критиками лучшей в спектакле. Его герой, обезумевший от любви, был сыгран в лучших традициях романтического театра – зрители и через 50 лет вспоминали этот тоскующий взгляд, всклокоченные волосы и голос, в котором отражалось все страдание мира.

Исполнители вторых ролей тоже нашлись без проблем: мать Лейли играл ученик ремесленного училища, отца Меджнуна – учитель, в воина Нофеля превратился друг-журналист. Но вот Лейли никак не удавалось обнаружить. По тогдашним обычаям невозможно было и подумать о том, чтобы на сцену вышла женщина, но мужчине надевать женскую юбку было также немыслимо (как уговорили того парня из ремесленного сыграть мать Лейли, история умалчивает). Репетиции идут, премьера приближается – а главной героини нет!

В поисках Лейли

И вот однажды (ну да, как в сказке) Сарабский шел по улице и услышал юношеский голос, исполняющий мугам. Зайдя в чайную, где, как выяснилось, служил обладатель голоса, он обнаружил, что певец не только голосист, но и красив, причем тонкая талия позволяет одеть его в женское платье. Но предложить молодому человеку выйти в женском наряде на глазах у тысячи людей означало нарваться на чудовищный скандал. Поэтому Сарабский решил действовать хитростью.

Он заказал десять стаканов чая и попросил парня отнести их в гостиницу «Исламия», где проживал Узеир Гаджибеков. Когда заказ был доставлен, актер и композитор стали вдвоем уговаривать парня участвовать в концерте. Про то, что это театральное представление, а не концерт, что надо будет переодеваться и краситься, они умолчали. Зато не забыли о том, что за одно выступление артисту заплатят 25 рублей. В чайной будущая Лейли получал десятку в месяц – разумеется, он согласился. Так на афише появилось имя Абдуррахман Фараджев.

Во время репетиций (они проходили на квартире Имрана Касумова и в гостиничном номере Гаджибекова) от новичка скрывали подробности постановки – и гром грянул перед премьерой, когда ему сказали, что надо не только петь, но и надеть соответствующий костюм и загримироваться. Молодой человек хотел сбежать немедля, но его отговорили коллеги. В результате на сцене была Лейли с дивным голосом и стройной фигурой, но, как вспоминали участники спектакля, выглядящая совершеннейшим чучелом: парень не знал, куда девать руки, стеснялся двигаться на сцене и нервно перетаптывался на месте. Режиссер Гусейн Араблинский, чтобы спасти спектакль, встал в кулисах и показывал актеру все жесты и передвижения – даже падал на пол в нужных местах. По всей видимости, особенно такая «партнерша» досаждала Сарабскому – его отзывы в мемуарах были самыми уничижительными. Но его легко понять: попробуй изобрази неземную любовь к этакой «даме».