Среди подзабытых сегодня звезд Серебряного века Сергей Городецкий выделяется не только удачно сложившейся на родине литературной карьерой. Мало кто из поэтов того поколения так ценил труд – и умственный, и физический. А научился Городецкий этому во многом за несколько лет, проведенных в Баку.
На широко известной коллективной карикатуре Николая Ремизова «Салон ее светлости Русской Литературы» (1914), где в том или ином шаржированном виде был представлен весь цвет тогдашней российской словесности, Сергей Городецкий изображен так же, как изображали его все и всегда. Гигантский рост (на самом деле просто высокий), утрированно длинные конечности и такой же нос. Городецкий – не только поэт, но и художник – относился к своей внешности с юмором. А вот к себе, к своему таланту – нет.
Городецкий был акмеистом. Более того, одним из двух, наряду с Гумилевым, родоначальников этого литературного направления. В пику символистам акмеисты считали, что поэзия – это просто ремесло, точная механика, подчиненная законам и правилам, которым можно научиться. Даже их объединение называлось «Цех поэтов» (Городецкий был одним из трех синдиков цеха). Для крупнейших фигур из этой группы – Мандельштама, Ахматовой и Гумилева – акмеизм оказался лишь ступенью к вершине литературного величия, но Городецкий идеям «поэтического труда» оставался верен всю жизнь. Почему это важно, речь пойдет чуть ниже.
Город, где ты нужен
Городецкий был коренной петербуржец и редко покидал родной город. Все изменила мировая война. В качестве военного корреспондента он уехал на Кавказский фронт – так начались три года скитаний по окраинам империи и ее ближнему пограничью (какое-то время Городецкий вместе с русской армией пробыл на ее самых южных фронтовых рубежах). С 1917 по 1919 год он прожил в Тифлисе, где занимался журналистикой – тяжелой, поденной. Встав на ноги, затеял издание сатирического журнала. Едва ли не в первом номере опубликовал злую карикатуру на лидера грузинских меньшевиков Ноя Жорданию. Реакция не заставила себя ждать: «Ко мне ночью явился красавец прямо с фресок эпохи Руставели и предложил альтернативу: или в Метехскую тюрьму, или вон, куда хочешь. Я был с семьей. Это решило мой выбор: уехать», – вспоминал Городецкий. Ближайшим из крупных городов был Баку.
Выбор, разумеется, был обусловлен не только географией. Баку рубежа тех кровавых десятилетий был удивительным местом, в котором смешались племена, языки и культуры, в котором было сравнительно свободно и безопасно и если не совсем сыто, то и не голодно. К тому же это был не менее значительный культурный центр, нежели Тифлис. Десятки журналов, газет и газеток, чуть ли не каждый день новые выставки, театры и кабаре всех мастей – в эту круговерть Городецкий окунулся сразу и с головой.
Впрочем, бешеных денег тут, как и в Тифлисе, было не заработать. «Мне и в Тифлисе хлеб давался тяжело (три копейки за строчку). В (…) Баку пришлось еще труднее. Я работал в кабачках, сочинял по договору пьеску в неделю», – напишет поэт позднее. Собственно, не было никакого ремесла, хотя бы минимально имеющего отношение к творчеству, которое Городецкий не перепробовал бы в те годы. Помимо чтения стихов в питейных заведениях, он сотрудничает с театром «Момус» – не только как драматург, но и как лектор-просветитель. В частности, выступал с докладом об Аполлоне и Дионисе – любимой теме своего старшего товарища и друга и еще одного будущего жителя Баку Вячеслава Иванова. Это в его «башню» юного Городецкого привел когда-то такой же юный Владимир Пяст – чтобы стать настоящими поэтами.
Как и в Тифлисе, Городецкий пытается издавать периодику. «Понедельник» задумывался как общественно-политический, но внепартийный еженедельник, ориентированный, впрочем, более на Москву, нежели на Баку. Неудивительно, что издание прожило недолго.
Не меньше, чем писателей, в Баку того времени было художников. Художникам же нужны выставки (и продажи). Городецкий занялся и тем и другим, благо сам был, как уже говорилось, не чужд живописи. Самая известная из организованных им выставок проходила в самом центре городе – на Думской площади (ныне площади Молодежи), в доме Ашумова, где размещалась когда-то и городская Дума, и гостиница «Тебриз», и много чего еще. Среди участников – не только местные знаменитости, но и в недалеком будущем мастера международного масштаба: Савелий Сорин и Сергей Судейкин. Первый выставил 16 работ, второй – аж 35. На каждой картине – адрес и телефон художника: вдруг купят. Кроме выставок Городецкий устраивал и концерты – например, в сабунчинском театре «Рекорд», где для рабочих нефтяных промыслов струнный квартет исполнял Мусоргского, Глинку, Даргомыжского и Бородина.
Ну а что же главное – стихи? Прежде чем говорить о поэзии Городецкого бакинского периода, нужно напомнить, что к 1919 году был он человеком отчетливо левых взглядов, к Советской России более чем лояльным (что создавало ему понятные проблемы с местными властями, большевиков не жаловавших; речь даже заходила об очередной высылке). Пафос его лирики – предельно революционный.
Молчат огромные дома
О том, что этот мир – тюрьма.
И вывески кричат о том,
Что этот мир – публичный дом,
Где продается каждый сон,
А кто не продан, тот смешон.
Железных фабрик силуэт
Кричит о том, что воли нет.
Что эти кубы из камней
Сдавили бешенство огней.
Это «Город на заре», где город не собственно Баку, а метафора бездушной эксплуататорской махины, порабощающей все живое. А вот «Зых» – это уже точно о Баку, и здесь Городецкий открыто кричит о жизни тех самых нефтяников, которые слушали Глинку на организованном им концерте:
Приземисты, мрачны, стоят корпуса.
Я в эти жилища вошел, словно в сон,
Ужаснее Дантова ада был он.
Все попрано: правда, и жизнь, и краса!
Сырой коридор. С облупившихся стен
Холодные, грязные капли текут.
За что же рабочие замкнуты тут,
В бессовестный этот, безвыходный плен?
За окном была весна 1920 года. 28 апреля в Баку вошла Красная армия. Среди тех, кто приветствовал новые порядки восторженно и безоговорочно, был, разумеется, и Сергей Городецкий.
На все руки
Хо-Бо-ро!
Во-Ро-мо!
Мо-Чо-ро!
Ко-Бо-ро!
ЖЛЫЧ!
Эта безумная звукопись – стихотворение гениального футуриста и тоже временного бакинца Алексея Крученых. Называется оно «Посвящается ХОБРу». ХОБР – Художественный отдел БаккавРОСТА, агентства, занимавшегося в первые годы советской власти в Азербайджане одновременно информацией и культурой. Возглавил отдел Сергей Городецкий, наконец-то оказавшийся в кругу своих идейных единомышленников.
Работать на большевиков поэт стал буквально с первого дня – он автор воззвания к жителям Баку, отпечатанного на трех языках и расклеенного в городе уже 29 апреля. В ХОБРе поэт, казалось, нашел тот идеальный баланс творца и администратора, к которому всегда стремился. Акмеистическое прошлое и любовь к повседневному рутинному труду оказались более чем уместны в ремесле пропагандиста. «Нам отвели огромный чердак, и мы стали выпускать плакаты, портреты вождей, и всё вручную», – писал Городецкий. Чердак этот находился по адресу Милютинская, 4 (ныне улица Тарлана Алиарбекова). Многие эскизы Городецкий делал сам, но все же профессиональным графиком он не был. Его правой рукой стал Азим Азимзаде, уже тогда едва ли не самый известный из азербайджанских художников, прославившийся рисунками в журнале «Молла Насреддин». Плакаты Азимзаде и Городецкого – шедевры раннего советского агитпропа: восточный колорит и революционный пафос слились здесь в редчайшей гармонии. Эмансипация женщин, борьба с социальным неравенством, детским трудом, косностью и фанатизмом – вот чем, по сути, занимался ХОБР.
Интенсивность творческой работы Городецкого в последние месяцы его пребывания в Баку была совершенно безумной. Помимо ежедневной рутины в БаккавРОСТА, он затеял журнал «Искусство» на русском и азербайджанском языках – раньше столь солидных изданий в Азербайджане не было. Для только что открытого Свободного сатирагиттеатра (ныне Театра русской драмы) Городецкий пишет пьесы (в том числе, вероятно, первую в истории мировой драматургии пьесу о нефтяниках «Тартальщик»), а его жена работает там завлитом. В какой-то момент власти решили, что у поэта слишком много свободного времени, и поручили ему до кучи руководить литературным отделом политуправления Каспийской флотилии. Ничего, справился и с этим. На карикатуре художника под псевдонимом Альфред Городецкий изображен разрывающимся между Клубом моряков, Баиловским клубом, БаккавРОСТА и театром – тот случай, когда еще не все занятия поэта поместились: Городецкий к тому же постоянный сотрудник газет «Коммунист» и «Бакинский рабочий».
«Я погружен в работу, заведую изо, стариной, музеями, теперь наладил журнал, но тоска по Москве все сильнее», – пишет поэт Андрею Белому 21 июня 1921 года. Вероятно, нечеловеческий ритм жизни все же начал сказываться. Впрочем, параллельно со всеми повседневными занятиями Городецкий успел подготовить новую книгу стихов «Серп», целиком написанную на бакинском материале. Никто до Городецкого не писал стихов о нефти и о людях, ее добывающих, да и потом долго еще не будут.
Жизнь в Баку сильно изменила Городецкого. Здесь он окончательно порвал со своим акмеизмом (хотя навещавший его Мандельштам верил еще в «возвращение прежнего Городецкого»), превратившись просто в крупного советского поэта. Но и Городецкий как мог менял Баку: открывал здесь журналы, музеи и театры, возился с молодыми писателями и художниками. Уезжая из Азербайджана осенью 1921 года, напоследок настаивал: «Особенно Баку требует поэтов и художников. Героиня топливного сердца Федерации, мрачный пафос разрушенных промыслов, медленно нарастающее торжество возрождения нефтепромышленности (…), не говоря уже о пейзаже Абшерона, о таких его романтических уголках, как (…) храм огнепоклонников в Сураханах, дремлющий среди вышек и цистерн, – все это подлинная и еще никем не написанная картина и поэма».