Наджафов очень переживал за сохранность скульптуры: ветер и песок сглаживают приданные художником формы. Он выполнил еще одну версию, из гранита, и остался доволен результатом.

«Молящаяся» также существует в нескольких репликах – разных размеров и возрастов женщин, выполненных в камне и бронзе. Скульптура автобиографична. Это воспоминания художника о жителях Баку прошлых поколений. Фазиль рассказывал о людях, удалившихся от толпы, предпочитавших уединение и молитву. «Было время молитвы. Старик совершал намаз. Он существовал отдельно от этого дома и от всего, что происходило вокруг». Именно такое состояние полной сосредоточенности, внутреннего диалога художнику удалось отразить в этой фигуре.

Камень – любимый материал Наджафова. Особенно теплый, пористый, овеянный ветрами абшеронский известняк-ракушечник. Фазиль часто размышлял о камне, относился к нему как к живому существу, работая, не настаивал на своем, а договаривался, уступая его объемам и округлостям.

Камень для «Верблюда» он нашел на одном из пустырей Нардарана, перевез на дачу, водрузил на пьедестал. Природная форма валуна сама подсказала будущий образ. Его шершавая поверхность приятна на ощупь, цвет и фактура напоминают верблюжью шерсть. Фигура своей мягкостью, округлостью горба, шеи напоминает так любимый автором горный пейзаж Гобустана. Верблюд сидит, гордо запрокинув длинную шею, полуприкрыв глаза, подогнув ноги под живот. Сильно желание погладить его морду, возникает ощущение, что верблюд живой, а его челюсти двигаются, пережевывая сухую траву.

Фазиль прекрасно чувствовал, какую работу можно перевести в другой материал, а какую надо сохранить в первозданном виде. На вопрос, хотел бы он выполнить фигуру сидящего верблюда в граните или бронзе, ответил: «Никогда».

Драматичные, тревожные образы – другая сторона творчества Фазиля Наджафова. Такие работы появлялись в разное время, как реакция на происходившее в собственной жизни и в мире. В них применены иные пластические решения: острые углы, резкие гиперболизированные детали. Бронза, по словам художника, суровый материал, холодный, в отличие от камня, особенно подходит для решения подобных задач. Композиция «Слепые» стилистически близка живописным работам художников-семидесятников. Образы слепых и страдающих людей навеяны воспоминаниями о годах войны, о голоде и страхе, поглотивших людей, «когда сироты плачут и день переходит в ночь». Фазиль вспоминал бредущих по улице Щорса нищих, бездомных – они то ли пели, то ли читали молитвы. «Общая беда объединяет людей. Когда чувствуешь рядом такого же – его руку, плечо или все тело, возможно, это облегчит несчастье. Я никого не копировал, а создал своих несчастных разными внешне, но едиными по сущности их беды».

Эта композиция появилась в сложный для Фазиля период – тогда его искусство признавалось идеологически чуждым. Отсутствие мастерской, невостребованность порождали депрессию. Позднее пришло время успокоения, глубоких философских мыслей. «Людские страсти, – говорил Фазиль, – увертюра. Но это неважно. Главное будет потом…»

К бронзе Фазиль обращался, когда, по его словам, сам не знал до конца, каков будет результат: «Из бронзы возникают работы более неожиданные и малопонятные, мало поддающиеся даже мне». Именно такая «Кали-юга». Фазиль сравнивал эту работу с изломанной линией мелодии «Болеро» Равеля. Страшная птица с головой прекрасной девушки, потерявшей всю свою прелесть. С застывшим в глазах ужасом она смотрит на свое изуродованное тело. Острые грани, искореженная форма – в фигуре передана вся дисгармония современного мира.

Эта небольшая скульптура символизирует «век демона Кали», век зла и раздора – четвертую из четырех юг, или эпох, в индуистском временном цикле, начавшуюся пять тысяч лет назад. «Махабхарата» гласит, что это самый дурной век, в котором от первоначальной добродетели остается лишь одна четверть, да и та к концу эпохи разрушится полностью. Кали-юга – время ссор и лицемерия. Подобно урагану в пустыне, оно принесло разруху, потерю гармонии, уродуя, искажая формы, разлагая душу и материю изнутри и снаружи.

Может быть, девушка-птица обернулась назад и смотрит в прошлое, плача по утраченным человечеством золотому и серебряному векам. Легенда гласит, что после периода Кали-юги цикл эпох возобновится. А значит, есть надежда на возвращение золотого века. Впрочем, это лишь мои домыслы, которые мы, к сожалению, не успели обсудить с автором скульптуры…

Перед фасадом Музея современного искусства в Баку установлено несколько монументальных работ Фазиля: «Человек, которому тысяча лет», «Стук в дверь» и большая программная «Игры времени». Она одна из самых сложных, многозначных композиций, квинтэссенция размышлений автора о трагедии и неустроенности нашего мира. Скульптура «Игры времени» обладает множеством ракурсов, плоскостей и деталей. Зияющие отверстия глазниц притягивают внимание, чтобы задать единственный вопрос: зачем эти войны и завоевания, если все – и герои, и не герои – лежат в одной земле и под одним небом? Работу можно истолковать как колесницу времени, несущуюся сквозь века. Многие мчались на ней куда-то, а затем растеряли былое величие: «всё на свете боится времени». На колесах выгравированы имена завоевателей и тиранов: Дарий, Юлий Цезарь, Александр Македонский, Наполеон, Гитлер, Сталин… На тыльной части скульптуры, на выступе, напоминающем древнюю книгу мудрецов, начертана фраза из молитвы о душевном покое богослова Рейнгольда Нибура, которую можно назвать формулой жизни: «Господи, дай мне терпение принять то, что я не в силах изменить, дай силы изменить то, что я могу изменить, и мудрость отличить одно от другого».

Колесница – неслучайная историческая аллюзия. Фазиля восхищали работы ваятелей далеких эпох, а исторические катаклизмы побуждали к размышлениям: «Иранское искусство, рельефы Персеполя с колоссами-колоннами, стоящими по сей день, не боясь времени. Сфинксы, Тадж-Махал, Рим… Дух времени… Величие духа… Персы, Дарий, Александр Македонский, Наполеон – созидатели и разрушители… Все это бродило в голове как сложная смесь разных мыслей, философских идей, рождало множество вопросов. Как могло случиться такое, что Бонапарт прямой наводкой пушки сбил нос Сфинксу? Почему Александр Македонский сжег Персеполь, а Гитлер пощадил Париж? Тот же Александр Македонский, дойдя до Индии со своими изможденными воинами, задал вопрос мудрецу: «Чем можно заслужить любовь другого?» Ответ ему был таким: «Величием, не внушающим страха». Мой ответ на эти вопросы так или иначе вылился в работы, которые не всегда сразу и всем понятны».

Фазиль иногда возвращался к какому-то понравившемуся образу несколько раз, экспериментировал, создавал варианты в разных материалах и размерах, искал соразмерность и связь формы с окружающим пространством, но точных повторений не добивался: «Каждая вещь разная, как люди, как камни на морском берегу». Скульптуры «Семья» и «Формула жизни» близки друг другу по конструкции, пластике, но различны по композиции и заложенным идеям.

«Семья» – это несколько фигур, расположенных в одной плоскости, они как бы слеплены, сплетены друг с другом. Неожиданно под мышкой у самой крупной фигуры, отца семейства, или на его голове оказывается голова ребенка. Фигуры вписаны одна в другую, символизируя благополучие и устойчивость.

«Формула жизни» имеет более сложный смысл. Скульптура напоминает лес, в котором высокие деревья своими кронами закрывают свет тем, кто ниже. Один живет за счет другого. Кто-то более удачлив, а кому-то не так везет в жизни. Эта тема родилась из группы «Семья». Фазиль, экспериментируя, стал додумывать композицию, дополнять ее новыми ярусами. И постепенно работа обрела новый смысл. Было сделано несколько скульптур разных размеров. Один из вариантов можно увидеть в экспозиции московского Музея Востока, другой, из коллекции Фонда Марджани, миниатюрный, но даже он выглядит монументально.

В мастерской Фазиля Наджафова хранятся сотни графических листов разных лет: блокнотов и отдельных рисунков карандашом, углем, тушью. Рисунки – это его мысли, рассуждения о пространстве и месте предмета в пространстве, одновременно это отдых от тяжелого физического труда – создания скульптуры. В графических набросках чувствуется особый характер мышления Фазиля – скульптурными образами, конструкцией, пластикой. В рисунках художник отрабатывал идеи будущих скульптурных композиций в разной степени завершенности и в разных ракурсах. Встречаясь, мы вместе перебирали эти листы, Фазиль рассказывал о таинстве рождения образа из впечатлений, как он порой годами искал, приближаясь к нужному решению, чтобы затем перейти к его воплощению в пластике, или отбрасывал идею вовсе как неподходящую.

Графика играла роль и самостоятельного жанра. Со временем манера художника менялась: на смену заполненным деталями изображениям 1960–1970-х годов пришла лаконичность, пустота наделялась объемом, объединяясь в целое плавными немногословными линиями. Собралась целая галерея портретов-характеров. Фазилю нравились выразительные женские лица с крупными чертами, густой копной волос. Не менее интересны фактурные мужские образы. Художник обращал особенное внимание на людей, как он говорил, с непростой судьбой: неудачников, лжецов, хитрецов и простаков. Лица набрасывал крупным планом, точно улавливая психологию человека, несколькими смелыми линиями передавал пластику движения, выразительный взгляд, минимальными средствами достигая эффекта изображения яркой индивидуальности.

Рисунки Фазиля подобны дневникам, по которым можно проследить маршруты его путешествий, любимые образы и места. Фигурные зарисовки неотделимы от окружающего абшеронского ландшафта: горных пейзажей, морских пляжей. В них будто происходит смешение жанров: лица напоминают горные гряды (поэтому он так любит выразительные типажи с крупными чертами), пышные волосы девушек похожи на ветви тутовых деревьев, а кряжистые стволы отдельно стоящих в пейзаже тутовников похожи на человеческие фигуры.

Городские зарисовки: кривые улочки бакинской крепости, дома, бани, башни минаретов – заметно живее и душевнее не менее мастерски выполненных путевых зарисовок, сделанных в дальних странах: в Италии, Англии, Дании, Испании, Болгарии, Америке, на Кубе. В своих абшеронских листах Фазиль чаще использовал неожиданные композиции, по-своему интерпретируя, рассматривая нечто для себя дорогое и близкое под разными углами зрения. Земля питает художника и дарит вдохновение. «Все уходит или почти ушло в прошлое, но кто родился здесь, тот другой человек, он видит что-то родное в этих камнях и сухих зарослях, опустевших дворах с обросшими мхом глухими стенами. Это какое-то чувство, похожее на воспоминание о детстве, вернее, об ушедшем из жизни ата (отце), баба (деде), и кажется, что это будет всегда, и сосед снова угостит через забор чуреком из тандыра и дарами своего двора…»