Для Мамеда Агаева конец прошлого года стал дважды юбилейным: 65 лет со дня рождения – и 25 лет в должности директора Театра сатиры. Мы встретились с ним и художественным руководителем театра Александром Ширвиндтом, чтобы поговорить о времени, театре и, конечно, о Баку.

Фото: Наталья Тюльпанова

БАКУ: Мамед Гусейнович, я знаю, что вы родились в Нахчыване, но учились в Баку. Расскажите, что для вас – и для вас, Александр Анатольевич, – значит этот город?

МАМЕД АГАЕВ: Ехать в Баку из Нахчывана, конечно, всегда было большим праздником – примерно таким же, как для других советских людей поездка в Венгрию или Польшу. Когда возвращался из Баку, на вокзале встречали все родственники – как будто ты с другой планеты вернулся (смеется). Баку всегда был интернациональным городом – бакинцы отличаются от всех в мире. Поверьте, я был почти везде и такого народа не видел нигде. Из своей юности я помню стариков, которые сидели на бульваре и играли в нарды – обязательно в галстуках-бабочках. Как они гуляли с женами, как они держали их за руку! Это была школа, это была культура.

Года четыре назад мы были там на гастролях, так вот после спектакля я увидел, как из зала выходят люди в смокингах и бабочках. В Москве это, согласитесь, огромная редкость – мы с Александром Анатольевичем очень удивились. Вообще, Баку всегда был невероятно театральным и музыкальным городом. Да что говорить, я до сих пор помню, как в филармонии выступал оркестр под управлением дирижера Ниязи. Это была такая величина, что ты вставал даже помимо собственной воли. Билеты на эти концерты достать было невозможно, но мы изыскивали способы, слушали, сидя на ступеньках. В общем, эти четыре года были невероятным сном.

АЛЕКСАНДР ШИРВИНДТ: С Баку у меня лично связано очень много вех биографии, поскольку я уже очень старый. Как известно, поколение – это тридцать лет. Я сейчас нахожусь во второй трети третьего поколения, поэтому я побывал везде, понюхал все. С Баку связано очень много впечатлений, воспоминаний и самых неожиданных неожиданностей, если можно так сказать. В советские времена – счастливые для театров – гастроли длились не пару спектаклей, а месяц или даже больше. Мы ехали в Баку, нас встречали, мы сразу попадали в объятия этого застолья, любви, широты. Люди не понимали, как можно отказать в приглашении.

Я никогда не забуду, как мы прилетели в Баку с покойным Андрюшей Мироновым, и нам говорят: «Всё, едем на дачу, там нас ждут». Мы отвечаем, что у нас вечером спектакль, а в ответ слышим: «Это недалеко, буквально двадцать минут. Приедем, сядем, это прямо на море, окунемся». Они не слышали ответов, понимаете? Человек был настолько искренне увлечен своим предложением, что просто не слышал.

БАКУ: А что вы можете сказать про драматический театр?

М.А.: Знаете, я, когда переехал в Москву, стал, конечно, сравнивать. Так вот, и в бакинском, и в нахчыванском театре были артисты куда лучше столичных – без обид. В Баку же Театр русской драмы занимает по сей день первое место по посещаемости, несмотря ни на что. И особенно приятно, что мы уже почти 30 лет дружим семьями, что называется. Важно понимать, что театр – это зрители. Если зрителя нет, на сцене может блистать хоть европейский гений, но это будет не театр.

А.Ш.: Ну, то, что бакинские артисты лучше наших, это в Мамеде говорит патриотизм (общий смех). Но бакинский Русский театр действительно всегда был замечательным. Когда-то, когда я еще работал в «Ленкоме», был такой спектакль – «104 страницы про любовь», потом еще был фильм по этой пьесе. Так вот, тогда была такая практика: я летел в Баку и играл там несколько спектаклей, а замечательный артист Абрамов из бакинского театра играл в «Ленкоме».

БАКУ: Давайте приблизимся ко дню сегодняшнему. Как вы относитесь к тому, как сейчас меняется город?

М.А.: Я всегда говорю, что страну спас Гейдар Алиев. Он любил искусство, любил театр – приходил и в Театр сатиры. Благодаря ему к искусству в Баку относятся с уважением. Оборудование, которое у нас стоит в Большом театре и Кремлевском дворце, есть в бакинских театрах. Говорю вам смело и ответственно – можете проверить. Все театры отремонтированы за государственные деньги.

А.Ш.: Да, я на своем веку уже видел много, так сказать, главных действующих лиц в разных странах и республиках, но фигуры такой мощи, как покойный Алиев, я, честно говоря, не припомню. У него была долгая жизнь, сложная биография, но он все время действовал на благо страны.

Я никогда не забуду, как мы приехали в Азербайджан на премьеру симфонического оркестра вместе с Ростроповичем Славой, который родился в Баку и стоял у истоков создания этого оркестра, сидел в первом ряду. Не знаю, почему там оказались мы с Державиным – Гейдар Алиевич был к нам почему-то неравнодушен. Потом все поехали к нему в резиденцию на прием. Он уже не очень хорошо себя чувствовал, нам сказали, что надо заехать минут на пятнадцать – в знак уважения, но дольше Алиеву будет тяжело. Мы приехали около десяти-одиннадцати вечера, сели… В общем, без четверти четыре утра Алиев с Ростроповичем, взявшись за руки, пели, кажется, «Подмосковные вечера». И эти несчастные, которые хотели уберечь его здоровье, ничего не могли сделать. Такая вот была красота!

БАКУ: Как вам кажется, бакинский опыт как-то сказался на том, как сегодня устроена работа театра?

А.Ш.: Мамед пришел сюда администратором, потом стал директором и вот уже больше 20 лет им работает. 18 из них мы работаем душа в душу, рука в руку, скандал в скандал – все вместе у нас. И разность наших темпераментов, менталитетов и возрастов всегда дает впечатляющий импульс для раздражения – и творчества, конечно.

М.А.: У нас в театре не принято говорить «у нас в коллективе», мы говорим «у нас в семье». Мы помогаем друг другу, все памятники ушедшим артистам ставятся за счет театра. Вы знаете, что народному артисту Льву Дурову уже три года собирают деньги на надгробие? Это же стыдно!

БАКУ: Нет, я не знал.

М.А.: Если вы поедете сейчас на Новодевичье кладбище, то увидите, что у многих артистов могилы без памятников. В Азербайджане все расходы берет на себя государство. Для меня это, конечно, образец для подражания. Если у нас в театре у кого-то родился ребенок – мы помогаем его обеспечить, если свадьба у кого-то из артистов – за нее платит театр, все юбилеи артистов организовывает театр. Не говоря уж про то, что если у кого-то юбилей – от Ширвиндта до уборщицы, – про это обязательно висит объявление. Этим мы отличаемся от других театров.

А.Ш.: Ты вообще уникальный человек. Понимаете, он патологически чистоплотен – на этот предмет у нас в театре можно водить экскурсии. И речь не только о полах фойе или мраморе на фасаде. Можно спуститься в самую преисподнюю, в самый нижний подвал, зайти в туалет для сантехников – там тоже все будет чисто, с мрамором и всеми необходимыми пшиканиями. Когда возникло это страшное гонение на курильщиков, Мамед помолодел лет на 20 – он никогда не курил и курильщиков всегда ненавидел.

Фото: Наталья Тюльпанова

БАКУ: Как же вы с ним работаете?

А.Ш.: Со мной он, к сожалению, ничего сделать не может, только умоляет бросить. А вся шпана была вынуждена выходить на улицу, потому что у Мамеда было алиби. Все-таки его заставили и страна, и коллектив – внизу сделали замечательную курилку, но он до последнего не хотел, чтобы задымляли наш замечательный театр. Так что когда мы репетировали «Лисистрату» – греческий спектакль, артисты выходили к служебному входу в тогах полуголые. Народу собиралось больше, чем на спектакль, и все не могли понять, что это – репетиция, съемка или выездная сессия сумасшедшего дома. Это – Мамед.

БАКУ: Когда мои увлеченные театром друзья узнали, что я иду к вам на интервью, у них был единственный главный вопрос: почему вы не зовете ставить модных и актуальных режиссеров типа Константина Богомолова, как это происходит в других академических театрах?

А.Ш.: Я старый, мне не нравится. Мы пытаемся экспериментировать, приглашать молодых ребят. Вот сейчас выпустили премьеру – «Оперу нищих» с Авериным. Если ты выпустил спектакль и люди говорят что-то типа «симпатично» – это неинтересно, а вот если с одной стороны говорят: «Наконец-то! Вот это да!», а с другой – «Вы что, совсем ополоумели? Как можно было так опуститься?»… Когда есть поляризация мнений, тогда есть и предмет для разговора. Ну и потом, понимаете, репертуар – это меню. Есть замечательные, условно говоря, азербайджанские рестораны, в которые надо записываться заранее. Там вкусно кормят, но это для особых ценителей. А есть огромные европейские рестораны, в которых меню вот такой толщины. Так вот, академический театр должен быть разным, он не должен быть только остроактуальным. То есть, может быть, и может, если у руля стоит молодой и талантливый человек, но у меня такого человека нет. И не то чтобы только у меня. Между нами говоря, 14 худруков московских театров имеют возраст за 82 года. То есть суммарно мы старше Москвы.

М.А.: Со своей стороны должен сказать, что вкладываюсь в новые постановки не меньше остальных. То есть пьесы выбирает Александр Анатольевич, потом мы садимся обсуждать бюджет. И вот приходит, например, Богомолов и говорит, что хочет гонорар 50 тысяч долларов. Я говорю, что могу дать 150, но в контракте будет пункт о том, что если десять спектаклей не пройдет с аншлагом, то режиссер возвращает не только гонорар, но и расходы театра. На такое никто из них, конечно, не готов (улыбается). И так с каждым специалистом – от актеров до художников.

БАКУ: Вы говорите про академический театр и его особый дух. Можете сформулировать, что такое дух Театра сатиры?

А.Ш.: Я надеюсь, что у нас в театре хорошая атмосфера. Ну и потом, нам удается держать марку даже при учете засилья визуальных развлечений. Про телевидение и кино я не говорю, но в Москве в советское время было 12 драматических театров, а сейчас – 95 только официально. Один мой ученик, имеющий свой театр, рассказывал: мол, не хочу хвалиться, но у меня запись на билеты сейчас идет на май. Я спросил, сколько мест у него в зале, оказалось – 63. А мне надо записывать 1200 человек внизу и еще две сотни на чердаке. Где найти 1400 зрителей в день сегодня – это немыслимо. Но мы не страдаем. Не могу сказать, что у нас ежедневные аншлаги, но на 70% спектаклей их добиться удается. Значит, это кому-то нужно.

М.А.: Сформулировать и объяснить все это сложно. Это семья, это сцена, которая непреодолимо тянет к себе. Это дух творчества, он нас объединяет всех, вплоть до уборщиц. Если к нам на работу приходит бухгалтер и не посмотрит ни одного спектакля, это точно не наш человек.

БАКУ: Мамед Гусейнович, у меня в таком случае к вам есть последний вопрос. Вы никогда не жалеете, что в свое время не пошли в актеры?

М.А.: Нет, я реализовался куда полнее (улыбается).

Фото: Наталья Тюльпанова