В Большом театре можно вновь увидеть «Легенду о любви». По главной российской сцене вновь вышагивают церемонные придворные и мчится хищная погоня, снова нежно щебечет пальчиками принцесса Ширин и страдальчески выгибается в дугу царица Мехмене Бану. «Легенда о любви», балет Арифа Меликова, впервые поставленный Юрием Григоровичем в Мариинском театре в 1961 году и в 1965-м перенесенный в Большой, вернулся в силе и славе. Он отсутствовал, пока историческое здание Большого было на реконструкции, – на компактной Новой сцене масштабный спектакль было просто невозможно вместить. Но это не просто возобновление: заново выстроены декорации и сшиты костюмы, заново вымуштрован кордебалет, и главные роли в спектакле получило новое поколение артистов (но в работу включились и те звезды, что уже танцевали его в юности).

Что такое «Легенда» для артистов? Экзамен на высший ранг, торжественное испытание профессии. Особенно, конечно, для балерины, получающей роль Мехмене Бану: она должна быть не просто первоклассной танцовщицей, но и первоклассной трагической актрисой. От первой мрачной сцены, когда Мехмене сидит у постели смертельно больной сестры – скала, монумент отчаяния, – к встрече с бродячим магом-лекарем, что вдруг дает надежду на исцеление (и царица лихорадочно предлагает ему золото и, через секунду, корону), оттуда – к шоку, когда становится известна цена (ее красота), и, мгновенно, к гордому согласию – да, она заплатит. И так весь спектакль – эмоциональные качели: надежда – отчаяние, мечта о счастье – суровая реальность.

У Светланы Захаровой, балерины, которая не любит чрезмерно открытых эмоций и добавляет благородства в любой мелодраматический сюжет, «Легенда» вышла спектаклем о взламывании льда: Мехмене долго держит себя под контролем, эмоциональные метания скованы ее представлениями о том, как должна вести себя царица, воспитанием, гордостью (ведь малейший жест значит очень много, за ним бушуют великие страсти), а потом все взрывается. И поняв, что понравившийся ей молодой человек увлечен не ею, а сестрой (что логично – та миловидна и нежна рядом с навсегда закрывшей платком лицо изуродованной Мехмене Бану), только что сдержанная Мехмене-Захарова проламывает телом пространство и расшвыривает воздух (народу тоже достается: Визирь, некстати сунувшийся с признаниями в любви, снесен ее ногой как ураганом). Она отправляет погоню за сбежавшими из дворца влюбленными – и пламя ревности и обиды на судьбу так передаются в зал, что зритель сочувствует Мехмене, а не Ферхаду и Ширин, которые, собственно говоря, ни в чем не виноваты. Сердцу не прикажешь, не правда ли? 

У каждой Мехмене в Большом есть своя тема. Мария Аллаш ближе всего подходит к ориентальным корням сюжета, сухой воздух нуждающейся в воде долины ей совсем родной, пластика чуть больше напоминает о восточных танцах. Мария Александрова танцует трагедию власти – той власти, что имеет право на любовь, но все равно ее не получает. Екатерина Крысанова рисует свою Мехмене истонченной урбанистической графикой – это совсем современная история, ее Мехмене могла бы управлять транснациональной корпорацией. Но все они в момент, когда оскорбленные чувства героини берут верх, получают полную поддержку зала.

Так что такое «Легенда» для зрителей? Не только балетный спектакль как таковой – с плетением поз, с тщательно рассчитанной эволюцией кордебалета, с эффектной музыкой, рассказывающей горькую историю без привычных балетных сладостей. «Легенда» – философская притча о выборе, об умении видеть и принимать решения, и люди в зале это чувствуют и обсуждают в антрактах не только великолепных балерин и мужественных танцовщиков (царицы в премьерной серии должны были сходить с ума – и вполне уверенно это делали, ведь их партнерами были Денис Родькин, Александр Волчков и Владислав Лантратов). Зрители обсуждают и саму историю, когда-то сочиненную Назымом Хикметом. А старшее поколение вспоминает див, что блистали в «Легенде» в прежние годы, начиная с Аллы Шелест и Майи Плисецкой. Вспоминают и то время великих обещаний, что пришло в московский балет в 1965 году вместе с «Легендой». 

Что такое «Легенда» для театра, для его механизма? Тоже экзамен, конечно, – технологический прежде всего. Спектакли Юрия Григоровича – многолюдные и требующие особой техники – при подготовке премьеры обеспечивают менеджерам маленький локальный ад. Солистам сложно переключаться на текущий репертуар (который никто не отменяет в течение того полугода, пока идут репетиции), соответственно, выстраивание афиши превращается в труднопроходимый квест. Декорации и костюмы Симона Вирсаладзе (которого, увы, уже нет в живых, но эскизы которого хранятся в театре) требуют необычайной точности в воспроизведении оттенков. В этот раз, кстати, работа мастерской по костюмам очень удачна. И сходит с ума касса – в первый же день продаж зрители взяли ее штурмом; театр, рассчитывавший на успех, но все же не планировавший такого ажиотажа, срочно втиснул в уже заполненное расписание еще один спектакль, тем самым устроив почти пожарное безумие во всех службах, отвечающих за прокат.

И наконец, что такое этот балет для искусства, для вечности? Легенда. Которая вот здесь. Живая, яркая и вечная.