Фото: Тимур Амирханов

Назим Рахманов пришел в профессию в середине 1960-х и идеологически связывает себя с абшеронской живописной школой. Красота пустынного ландшафта, недоступная прочим, объединяла независимых художников. Они любили простор: он подталкивал к свободному образу мыслей. Одна из значимых работ Рахманова, «Баня в Бузовнах», сейчас хранится в коллекции Музея Востока в Москве. В тот период ни у кого из азербайджанских художников-модернистов не было четко очерченных границ. Все были выходцами из Баку, а Абшерон воспринимали как продолжение столицы. Они любили абшеронскую природу, но по складу ума и повадкам были горожанами. И самое главное, для них существовала только одна цель – творчество, в самом широком понимании. Истину искали повсюду: Рахманова, как и его коллег, увлекали и живописные поиски французских импрессионистов, и африканская скульптура, и формальные эксперименты русских авангардистов. Назим Рахманов вдохновлялся мотивами азербайджанского фольклора, но его интересовали не мифологические сюжеты, а ритмы народной музыки.  

Внутренняя музыка не умолкает

«Три музыканта», 1999

«Я всегда хотел играть на музыкальном инструменте, но не довелось научиться. Зато внутренняя музыка всегда присутствовала, став побудительным мотивом для творчества. Я люблю эту тему и часто к ней обращаюсь. У меня есть ранние работы «Человек с бубном» и «Поющий человек», на них не конкретные персонажи изображены, а архетипы. Ведь музыка, ритм – это то, что с архаических времен близко человеку. Поэтому меня интересуют древние инструменты: уд, бубен, саз, – при помощи них люди издревле вступали в контакт с окружающим миром. Полотно «Три музыканта» я написал несколько лет назад, и оно было выставлено в Центре культуры Азербайджана в Париже. Там присутствуют три символические фигуры: с удом, бубном и кяманчой. Персонаж на переднем плане стучит в бубен и поет. Сам абрис этих существ напоминает первобытную скульптуру, их лица – это скорее маски, причем у того, кто слева, можно разглядеть два лика. У зрителя должно возникнуть ощущение причастности к древнему ритуалу. Вся композиция решена в коричневато-золотых тонах – цвета дерева и солнечного света, из которых и появляется музыка. Интересно, что я уже начинал работать над этим сюжетом, но завозился, процесс затянулся, и я понял, что внутренне не готов. Для меня важно сперва выносить идею, а потом в одночасье выплеснуть ее на холст. В итоге я забросил первоначальный вариант и написал это полотно – очень стремительно. Скорость работы для меня показатель, что сюжет уже вызрел и готов показаться людям».